Горячее молоко

— Хорошо отдыхается в Испании? Днем прикорнуть удается?

Он то и дело говорил «вздремнуть», «прикорнуть», «отдыхать». Пришлось объяснить, что я недосыпаю. По ночам все чаще думаю о недописанной диссертации, а днем у меня куча дел, в основном связанных с маминой болезнью. Похвасталась, что научилась водить машину. Отец поздравил; пришлось уточнить, что прав у меня пока нет, но по возвращении в Лондон первым делом займусь этим вопросом. Услышав, что Эвангелина стала задыхаться, он обратился к Александре на греческом, та ответила, а я не поняла ни слова. Папа объяснил, что из-за «кризиса» не хватает лекарств, и они беспокоятся о здоровье Эвангелины. Немного погодя Александра спросила, почему я не говорю по-гречески. За меня ответил отец.

— У Софии с языками так себе. Да и в греческую школу по средам и субботам ее не водили, поскольку мать считала, что и в английской школе она перекормлена.

На самом-то деле в английской школе вообще не кормили. Я приносила из дома термос с супом; иногда этим супом оказывалась греческая чечевичная похлебка.

— Александра свободно болтает по-итальянски. Она скорее итальянка, чем гречанка.

Отец дважды посигналил.

Сзади прорезался детский шепоток: «Si, parlo Italiano»; я вздрогнула, и отец резко дернул руль.

Обернувшись, я увидела, что Александра хихикает и зажимает рот ладонью.

— Значит, ты родилась в Италии?

Уж не знаю почему, но в моем голосе зазвучало раздражение. Возможно, из-за нее я ощущала себя чужой в этом семейном автомобиле, пропахшем рвотой и грудным молоком.

— Трудно сказать. — Александра покачала головой, будто хотела сохранить тайну.

За национальную принадлежность поручиться трудно.

Вынув из волос цветы на заколках, я распустила по спине свои спутанные кудри. Губы опять растрескались. Как и экономика европейских стран. Как и финансовые учреждения по всему миру.

В тот вечер, укладывая Эвангелину, папа пел ей на греческом. У сестренки не будет проблем с усвоением отцовского языка. Она выучит и древнегреческий, и современный алфавит из двадцати четырех букв, от альфы до омеги.

Но первым языком, который она усвоит, будет язык истинной любви. Эвангелина рано научится выговаривать «папа» и будет произносить это слово вполне осознанно. Мне лучше дается язык симптомов и побочных эффектов, ведь это язык моей матери. Наверное, мой родной язык.

Их квартира в зеленом районе Колонаки увешана окантованными постерами с изображением Дональда Дака. Наружные стены дома испещрены граффити со словами «ΟΧΙ ΟΧΙ ΟΧΙ». Александра объяснила, что «οχι» по-гречески означает «нет». Я ответила, что это мне известно, но зачем столько уток? Видимо, это были цифровые изображения на фанере, выписанные по почте уже с крючками, как для картин, чтобы оставалось только развесить. Александра сказала, что эти картинки поднимают ей настроение, ведь в детстве она не смотрела мультики. А потом стала указывать на Дональда в матроске, Дональда в костюме Супермена, Дональда, убегающего от крокодила, Дональда в бордовой шляпе фокусника, Дональда, прыгающего через обруч на арене цирка.

Улыбнувшись, Александра подытожила:

— Он — ребенок. Любит всякие приключения.

Интересно, Дональд Дак — ребенок, подросток с гормональным всплеском или застрявший в детстве взрослый? А может, все это вместе, как и в случае со мной? Плачет ли он? Как влияет на его настроение дождь? Когда он говорит «да», а когда — «нет»?

У мамы дома висят семь репродукций Лаури. Ей нравятся его городские пейзажи — сценки повседневной жизни промышленных районов северо-западной части Англии за стеной дождя. Мать самого Лаури была больна и удручена жизнью, днем ему приходилось за ней ухаживать, а ночью, когда та спала, он мог рисовать. Мы никогда не обсуждали эти стороны жизни художника.

Александра просит моего отца накрыть на стол к ужину, а сама тем временем собирается показать мне гостевую спальню.

— Праздничные тарелки не ставь, — подсказывает она, но отец и сам знает.

Если бы моя мама и мать Лаури были тарелками — не праздничными, но и отнюдь не повседневными, — на донце у каждой было бы выбито место производства: «Сделано в Республике Страдания».

Тарелки стояли бы на полке как фамильные ценности, предназначенные в наследство непутевым детям.

Сестренка Эвангелина. Что достанется ей в наследство?

Судоходная компания.

— София, — окликает отец. — Я положил твои заколки с цветами на столик в спальне. Александра покажет.