Горячее сердце. Повести

Вера испуганно собрала саквояж, думая, что она — страшно черствый, нечуткий человек, целые две недели не писала домой единственному родному человеку — матери. И вот теперь, быть может, из-за этого, мать слегла в постель. Вере представилось, как Любовь Семеновна с желтым осунувшимся лицом, свесив бледную бескровную руку, лежит в постели и ждет ее, непутевую дочь. Ей вспомнилось, как перед отъездом Любовь Семеновна принесла из магазина Кардакова пышную шляпу с пучком кудрявых перьев и радостно положила ее перед ней.

— Вот это мой подарок тебе.

Вера отодвинула шляпу.

— Спасибо, мамочка, но я ее не возьму. Я не хочу выделяться.

Любовь Семеновна обиженно заморгала ресницами.

— А мне хочется, чтобы моя дочь выделялась. Чтобы на тебя смотрели и говорили: вот идет дочь Зубаревой...

Вера кисло улыбнулась:

— Ну, тогда я вообще не надену эту шляпу.

Мать тяжело задышала и вдруг, уткнувшись в занавеску, заплакала.

Вера жестоко молчала. Иначе шляпа окажется в чемодане...

Теперь ей вдруг показалось, что она могла бы быть помягче, что шляпу можно было для успокоения матери взять в Петроград.

Потом вспомнились еще разные обиды, нанесенные матери...

Не выдержав, она расплакалась и долго не могла успокоиться. Вере казалось, что она не поспеет вовремя в Вятку и произойдет самое страшное, о чем она боялась даже думать.

Глава 18

Вот и выбеленный снегом тихий вятский вокзал. Прогуливается по перрону бородатый носильщик. Задрав голову, смотрит на поезд невесть как попавший сюда парнишка в громадных отцовских валенках. Вера с замиранием сердца оглядывает встречающих. По лицу хорошего знакомого матери товарища прокурора Федорова можно понять, что с матерью, как она чувствует себя. Но вместо его широкоплечей фигуры Верин исстрадавшийся взгляд останавливается на розовом от утреннего мороза лице матери. Она сама приехала встречать. Здорова! Здорова!

Вера, прижав к себе ее голову, всхлипывает, осыпает ее лицо поцелуями.

— Как ты? Как ты? Жива-здорова? — с тревогой вглядывается в родное лицо. — У тебя была пневмония? Ты простыла?

Мать засуетилась, подзывая извозчика. Ответила торопливо, между прочим:

— Да, я тут прихворнула. А сейчас, слава богу, все хорошо.

Вера слушала ее, замечала, как мать прячет взгляд, и в сердце прокрадывалась тревога. «Разве можно так быстро поправиться после тяжелой болезни? Почему она скрывает, что было с ней?»

Крыши домов свесили звонкую стеклянную бахрому, улицы тонули в рыхлом мартовском снегу. Воздух — густой, настоянный на запахе талых снегов.

— Скоро и весна, — с умилением проговорила Любовь Семеновна. — А у вас там какая погода?

— У нас тоже скоро весна, — не веря ее бодрому тону, произнесла Вера.

В доме поднялся привычный переполох. Кухарка бегала из кухни в столовую, из столовой в чулан.

Обняв Сашу за острые плечи, Вера задержала ее в сенях:

— И чего ты, Сашенька, все носишься? Мне ничего не надо. Ты лучше скажи, что с мамой?

Саша опустила пугливый взгляд. Начала вытирать о передник худые жилистые руки.

— Простуда, сказывают, была, простуда...

«Все какие-то неискренние, бегают и не хотят смотреть в глаза», — недоуменно подумала Вера и ушла в свою комнату.

Поздно вечером, когда Вера, лежа в прохладной, пахнущей морозной свежестью постели, листала прошлогодние номера «Нивы», вошла мать. Устало присела на край кровати. Вера заметила, что на висках у нее тусклым серебром поблескивает седина, а под измученными глазами паутиной легли морщинки.

— Мама, тебе ведь еще совсем немного лет, — сказала она, садясь. — А уже волосы седые.

Любовь Семеновна поправила одеяло, подоткнула подушку.

— Как же немного, если уж тебе девятнадцать.

Вера взяла ее теплую мягкую ладонь, ласково спросила:

— Так ты скажи мне все-таки, что с тобой было?

Любовь Семеновна отняла руку. У нее неудержимо задрожали губы, судорожно запрыгал подбородок. Вера соскочила на пол, обняла мать.

— Что с тобой? Тебя кто-нибудь обидел?

Мать схватила ее за плечи, припала мокрым от слез лицом к груди, горячо, несвязно зашептала испуганным голосом:

— Брось ты, брось, милая, брось! К добру это не приведет. Сгниешь в расцвете лет в тюрьме, на каторге. Зачахнешь. Ведь ты у меня еще ребенок.

— Да откуда ты взяла все это? Зачем?..

Мать прервала Веру. Подняв красные заплаканные глаза, она задыхающимся голосом заговорила:

— Я знаю. Я все знаю, Верочка. Есть добрые люди. Они сказали. А вот ты, дочь родная, тайком от матери связалась бог знает с кем и чуть не угодила за решетку.

Вера кинулась к окну. «Добрые люди! Я бы их!..» Резко повернулась к матери:

— Ну, и что они рассказали? Ведь это все вздор, болтовня!

Любовь Семеновна медленно покачала головой.

— Нет, не вздор. Я знаю и знала всегда больше, чем ты думаешь. Ты должна прекратить все это.

Она тяжело поднялась, взяла Веру за подбородок, с упреком посмотрела ей в глаза.

— Зачем ты скрываешь от меня? Я же все знаю. Все эти разговоры ваши о народном деле — только молодая, глупая кровь. А попадешься сейчас и пропадешь на всю жизнь. Будешь каяться, да поздно. Это я тебе говорю, твоя мать!