Ужин был окончен. Прохор лежал на койке, протянув свои огромные ноги на спинку, и, словно ничего не случилось, тихонько тянул:
Заутра глас раздастся мой...
Сидя у него в ногах, комиссар тихонько подтягивал. Мы молчали.
Ближе к полуночи Прохор неожиданно вскочил с койки.
- На аэродром, товарищи!
В тишине избы было слышно, как стукаются друг о друга металлическими корпусами пристегиваемые гранаты. Кто-то рассыпал по столу пистолетные патроны и, бранясь себе под нос, ловил их по клеенке.
Мы шли деревенской улицей, потом полем, на котором в свете яркого месяца были видны бегающие под ударами ветра снежные закрутни. Вошли в лес. Снег особенно звонко скрипел на убитой людьми и машинами дороге. Проваливаясь по пояс в сугробах, мы обошли самолеты. Они стояли у опушки, уже лишенные масок, готовые к вылету с первым светом. Летчики, механики, вооруженцы, казавшиеся в полутьме чудовищно большими и страшными от своих неуклюжих комбинезонов, не отходили от машин. Под крыльями на снегу чернели кучки ручных гранат и выставленные на треногах пулеметы.
Закончив обход, мы собрались в блиндаже командного пункта. Скоро к нам присоединились командиры и комиссар штурмового полка. Командир-штурмовик, высокий плечистый майор Кравец - любимец Прохора, был сегодня мрачен. Он молча опустился на лавку против комелька и сосредоточенно уставился на огонь.
- Что замрачнел, майор? - спросил Прохор.
- Все думаю.
- О чем же тебе думать?
- Правильно ли мы с вами поступили, не улетев на новые точки?
- Мы поступили? - Прохор удивленно поднял брови. - А разве тебе было дано право выбирать, как поступать? Приказ оставаться здесь был дан мною, а размышлять о том, окажусь я прав или виноват, нужно мне, а не тебе. Верно, комиссар?
- Верно, - сказал комиссар и обернулся к спускавшемуся в блиндаж командиру истребителей - маленькому, коренастому майору Клюеву: - Споем, майор?
Клюев похлопал рукой об руку, подул на них и подсел к печке. Это был наш лучший тенор.
- Что будем петь?- спросил он, весело блестя живыми глазами.
Вместо ответа Прохор затянул басом:
Ревела буря, гром гремел,
Во мраке молния блистала.
К нему первым присоединился баритон Коваля. Следующая строфа шла уже с участием Клюева. Его чистый и звонкий голос лился легко и свободно:
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой...
Время от времени начальник штаба поднимал руку. Это означало, что ему необходимо молчание. В углу блиндажа пищал зуммер телефона.
Начальник штаба опускал руку, и пение продолжалось.
И тут, как всегда, покрывая всех остальных, поднимался к потолку, распирая стены и заставляя дрожать стекла в оконце блиндажа, бас Прохора:
...С рассветом глас раздастся мой,
На подвиг и на смерть зовущий...
Начальник штаба невольно поглядел на часы: до рассвета оставалось около часа. И как бы уловив его беспокойство, пискнул телефон. Мгновенно все смолкло. Десять пар внимательных глаз уставились на начальника штаба, снявшего трубку.
Положив трубку, он доложил Прохору:
- Противник обходит наш узел.
- Время? - коротко бросил Прохор.
- Пять пятьдесят, - ответил начальник штаба. Комиссар прикинул по карте:
- Если ничто их не задержит, они будут здесь через час.
- Они здесь не будут ни через час, ни раньше, ни позже,- спокойно сказал Прохор и встал. Держа перед собою шлем, он в раздумье, как бы про себя, напевал:
...Тот должен думать лишь о ней,
За Русь святую погибая.
Вдруг он сказал начальнику штаба:
- Штурмовики взлетают через двадцать минут. За пять минут полета они будут над совхозом, где, вероятно, к этому времени окажется и голова противника.
- Взлетать придется почти в темноте,- нерешительно доложил начштаба.
- Да, почти, - сказал Прохор.
- С задания штурмовики возвращаются на новые площадки? - спросил начштаба.
- Нет,- сказал Прохор,- они возвращаются сюда.
Он неспеша поднимался по лестнице, напевая себе под нос.
Когда он был уже на последней ступеньке, раздался звонкий голос командира истребителей Клюева:
- Товарищ майор, разрешите мне прикрывать "Ильюш"?
Прохор приостановился.
- Нынче они пойдут без прикрытия. Ваша задача: через пять минут после "Ильюш" вылететь. Итти на ту же цель - танковую колонну противника. Штурмовкой добить то, что останется после "Ильюш".
Он говорил это так уверенно, будто видел уже на снежных полях остатки вражеской колонны, уничтоженной Ковалем.
Начальник штаба нагнал Прохора уже на аэродроме.
- Разрешите все же дать указание: в случае чего, садиться на новую площадку.
Прохор сердито посмотрел на него.
- Я же сказал: мы вернемся на этот аэродром, и никакие танки ему угрожать больше не будут. Красная Армия наступает.
Через пятнадцать минут Прохор был в воздухе, ведя на штурмовку головную девятку "Ильюш".