Никто не произнес ни слова. Петра и Лютер сосредоточились на лазанье. Все знают истории друг друга, подумала Грейс. Теперь и она их знает. Вот такие вещи и связывают людей.
Поддавшись импульсу, она отложила в сторону щипцы.
— Сожалею, что именно тебе суждено было найти ее, — тихо проговорила она.
— Как сказала Петра, это было давно.
Грейс вдруг сообразила, что все трое перестали есть. Взгляды всех были устремлены на густо покрытую татуировками руку Уэйна, лежащую рядом с ее рукой. Она посмотрела туда же, куда и все, и увидела, что она, незаметно для себя, в утешающем жесте накрыла его руку ладонью примерно в том месте, где были изображены череп и кости.
— Почему я могу прикасаться к тебе? — спросила она, медленно поднимая руку и выставляя ее перед собой. — Почему я могу прикасаться ко всем вам и не испытывать при этом боли? После инцидента с горничной я должна была бы мучиться сверхчувствительностью еще неделю.
По выражению на лице Петры стало ясно, что она знает ответ.
— Когда ты обожглась в первый раз?
Грейс подмывало ответить, что она не хочет говорить на эту тему. Но ведь они поделились с ней своими историями. У них есть право знать, да и ей хочется, чтобы они знали.
— В приемной семье, — сказала она, машинально пряча обе руки под стол. — На меня… набросились. Когда ублюдок прикоснулся ко мне, я как бы… оттолкнула его. Он умер.
Петра кивнула с невозмутимым видом. Уэйн тоже не проявил никаких эмоций. Он нацепил на вилку очередной кусок лазаньи. Лютер спокойно пил пиво и ждал.
— Сколько тебе было, когда ты расправилась с этим типом из приемной семьи? — спросила Петра.
— Четырнадцать, — ответила Грейс, морщась от выражения «расправилась с этим типом».
— Ты, вероятно, только начала осваиваться со своим даром, — сказала Петра. — Психиатры из Общества считают, что, если в этот период происходит какое-то травмирующее событие, оно может исказить восприятие, иногда на всю жизнь. Я думаю, шок от нападения наложился на психическую встряску, которую ты получила, когда вышибла мозги тому мерзавцу, что пытался тебя изнасиловать, и твое восприятие стало слишком остро реагировать на прикосновение.
Лютер посмотрел на Петру.
— Ты разговаривала с психологами из Общества?
— Мы с Уэйном какое-то время посещали психолога после того, как ушли из агентства, — ответила она. — У нас были сложности со сном и еще кое-какие проблемы. Док очень многое объяснила нам.
— Точно, — согласился Уэйн. — Она сказала, что исковерканное детство и та работа, которой мы занимались в агентстве, создали нам массу проблем. Еще она сказала, что вылечить нас не сможет, но сделает все, чтобы мы прекратили есть себя.
Петра обратилась к Грейс:
— Ты, вероятно, тоже была ребенком с исковерканным детством — сначала жила в приемной семье, потом у тебя случилась парочка маленьких инцидентов с применением парапсихологических способностей.
Грейс стиснула под столом руки.
— Маленькие инциденты? Да я с помощью своей ауры убила двоих!..
— А я воспользовался ружьем, — сказал Уэйн. Он отломил кусок хлеба и взял нож для масла. — Не важно, как ты это сделала. Рано или поздно приходится платить за это на паранормальном уровне. В твоем случае, похоже, страдает осязание.
Грейс замерла.
— Тогда почему я могу прикасаться к Лютеру, к тебе и Петре и ничего при этом не испытывать?
Петра улыбнулась. Ее золотая сережка в виде кольца блеснула в лучах света.
— Я не специалист, но думаю, это потому, что тебе уютно с нами. Ты видишь нас такими, какие мы есть, да и мы тебя тоже.
— Оставшимися в живых, — подсказал Лютер.
— Ага, точно, — кивнул Уэйн. — Так или иначе, мы все выжившие. Мы понимаем друг друга. Когда мы вместе, нам не надо прятаться. Не надо делать вид, будто в нас нет никакого изъяна.
— Не надо бояться, — сказал Лютер, наблюдая за Грейс.
Неожиданное желание расплакаться удивило ее. Она сморгнула слезы.
— Семья, — произнесла она.
— Да, — сказала Петра. — Семья. Можно мне еще кусочек лазаньи?
Грейс слабо улыбнулась.
— Можно, — ответила она. — Ешь сколько хочешь.
— Не говори ей такое, — поспешно сказал Уэйн. — Она слопает все остальное. А нам с Лютером хотелось бы еще по куску.
— Никто не любит нытиков, — заявила Петра. — А знаешь, может, нам в «Радуге» стоит включить лазанью в меню? Завсегдатаям она обязательно понравится. Она не жареная, но вкус у нее неплохой.
Глава 40
После ужина Петра и Уэйн вымыли посуду. Пока Грейс убирала ее в шкаф, Лютер варил кофе. Затем все взяли с собой кружки и прошли в гостиную. Грейс принялась рассказывать о результатах своего генеалогического исследования.
— Мистер Джонс открыл мне доступ к конфиденциальным файлам, — сказала она. — Я нашла только одну запись о певице, известной «Джонс и Джонс», которая убивала своим голосом.
— И кто это? — спросил Лютер.
— Ирен Бонтифорт. Но можно точно утверждать, что она — не та Сирена, которая убила Юбэнкса.
— Почему ты так уверена? — удивился Лютер.
— Бонтифорт блистала в конце девятнадцатого века. Так что она мертва уже больше века. В те времена она была ужасно знаменита. Наравне с Мельбой.
Кружка Петры застыла на полдороге ко рту.