Горячие дозы

Из банка он направился прямо на пристань, где стояла его яхта «Кэл-29», взял там мешочек героина в полфунта весом, пистолет и с полсотни патронов. Пистолет был все еще в заводской упаковке, чтобы уберечь его от сырого морского воздуха. Когда он извлекал обойму и заряжал ее, пистолет показался ему холодным и липким. Теперь, заряженный, он стал гораздо тяжелее. Патерсон поднял правую руку, зафиксировал положение локтя и прицелился в бортовой иллюминатор, по размерам напоминавший голову человека. Патерсон старался представить себе, как он спустит курок и убьет кого-то. Нет! Невозможно!… Но тогда на кой черт брать оружие? Он было положил его обратно в коробку, а потом, сам не понимая зачем, все-таки сунул оружие в портфель. Выходя, он сделал перочинным ножом несколько царапин на полированной поверхности двери у замка, будто кто-то пытался взломать его.

Управляющего пристанью в офисе не оказалось. Патерсон написал записку, в которой говорил, что кто-то пытался проникнуть на его яхту, и просил присмотреть за ней. Сложив записку вдвое, он сунул ее за наборный диск телефона.

Вернувшись к «порше», он положил пистолет и патроны в багажник и поехал в ту часть города, которая называлась Гэзтаун.

Гэзтаун располагался к северу от центра города. Этот район был зажат железнодорожными путями, которые шли параллельно линии берега. Это был один из старейших районов Ванкувера и был назван так в честь речного капитана Гэззи Джека, горького пьяницы, который первым начал розничную торговлю, открыв «Глоуб-салун». Во время великой депрессии Гэзтаун пришел в упадок. К шестидесятым годам он превратился в совершенно заброшенный уголок города. В семидесятых город разработал план восстановления района — предполагалось привести в порядок улицы и тротуары, почистить фасады домов, установить освещение и сделать его привлекательным для туристов.

Патерсон оставил «порше» на стоянке. Запер машину, включил противоугонную систему, спустился на улицу, прошел по Хастингс-стрит, а потом на восток, где и нашел подходящий отель.

Этот отель «Вэнс» предлагал комнаты на сутки или на месяц. Обшарпанная деревянная дверь вела на крутую, слабоосвещенную лестницу. Вестибюля не существовало вообще. Патерсон медленно поднялся по ступеням. На лестничной площадке обнаружилась еще одна дверь, затянутая проволочной сеткой. Эта дверь была заперта. Он похлопал ладонью по сетке. Раздался характерный звук. Кто-то закричал, чтобы перестали стучать. Патерсон не менее громко ответил, что ему нужна комната.

Послышалось жужжание, и замок щелкнул.

Он плечом растворил дверь, и она тотчас же захлопнулась за ним. Налево шел длинный коридор с другой лестницей в конце, а справа небольшая комнатка, и за ней еще коридор. Морщась от света, он подошел к маленькой комнате. На него уставился мужчина, сидящий на простом деревянном стуле. Он был до изнеможения худ, бледен и одет в кожаный пиджак и линялые джинсы. Рубашка отсутствовала. У него было узкое длинное лицо и маленькие темные глазки. Черные блестящие волосы зачесаны с высокого лба назад. Он был небрит. В левом ухе сверкал маленький бриллиант. Когда он поднял руку, чтобы поправить волосы, Патерсон увидел, что его ногти, покрытые бледно-голубым лаком, длинны и остры.

— У тебя ордер на обыск, дорогой? — встретил он гостя таким вопросом.

— Нет, зато у меня двадцать долларов.

Мужчина привстал. Его костлявые локти уперлись в стойку. Он наклонился вперед и смотрел выразительными, насмешливыми глазами.

— Значит, ты не коп, красавчик?

Патерсон ощутил неприятный запах, идущий от этого человека, — смесь ароматов масла для волос, крема, дезодоранта и отвратительной вони немытого тела.

Патерсон положил на стойку двадцать долларов.

— Есть комната, приятель?

Мужчина молча разглядывал галстук Патерсона, его рубашку и пятисотдолларовый костюм. Он поднялся на цыпочки и навалился на стойку, чтобы с деланным восхищением рассмотреть складку на брюках и сверкающие ботинки. Закончив осмотр, он, не мигая, уставился в глаза Патерсону, будто оценивая и взвешивая его, стараясь понять, чего он хочет. Наконец, пожав плечами, сказал:

— Комната десять баксов за ночь. За вашу двадцатку — две ночи. Залог за ключ — пять долларов.

— Чудесно! — согласился Патерсон.

— Заполните регистрационную книгу.

Патерсон записал каракулями имя Джерри Рибиеро. Двадцатка исчезла. Вместо нее был выложен ключ от комнаты.

— Будете уходить, ключ от комнаты оставляйте мне или тому, кто будет за стойкой. Забирать его с собой из гостиницы нельзя, понятно? И запомните, потеряете его — можете распроститься со своим залогом.

На ключе стоял номер 318.

Мужчина показал пальцем через плечо, и его голубые ногти заблестели под светом.

— Комната в дальнем конце коридора. Никакой громкой музыки и компаний после десяти вечера. Никакого алкоголя или наркотиков. Нарушишь правила — и мы вышибем твою задницу на улицу, — сообщил безапелляционно этот тип, переходя на грубый тон.

Патерсон взял ключ и направился от стойки по коридору. Но тут же остановился, будто что-то вспомнив, и спросил: