Горячие каштаны осени

– Хорошо, все хорошо, Олесь! – донесся издалека чей-то голос.

Олесь открыл глаза. Петро держал перед лицом фляжку.

– Попей, Олесь. Пить же хотел. Ничего, пустяки. До свадьбы с твоей Настей заживет.

Олесь все вспомнил. Поле, яма, Петро рядом бежит.

– Давай-ка, вот… Подкрепись!

Петро помог Олесю сесть и положил ему на ноги открытую банку тушенки, галеты и шоколад. Олесь шевельнул рукой и почувствовал резкую боль.

– Ерунда, только шкурку попортило, – сказал незнакомый голос.

Олесь повернул голову. Слева от него сидел мужик в камуфляже. На рукаве его куртки красовался ненавистный шеврон.

– Да не пялься ты на меня, как баран на новые ворота! Не укушу.

– Олесь, если бы не Сашок – кранты нам! – поспешил вставить Петро, подавая ему ложку. – Ешь, давай!

Сашок поглаживал «трубу» своего гранатомета.

– Если бы не эта «красава», нам бы всем были кранты, – ласково произнес русский.

Олесь вопросительно смотрел на Петро.

– Ладно-ладно! Но с одним уговором – я тебе рассказываю, а ты – лопаешь. Короче…

– Сначала я, Петро. Мы сопровождали «гуманитарку» на БТР и заодно ехали на подкрепление взвода. Всего – две машины вместе с нашей. Вторая – автобус. Утром, темно еще было. Надеялись проскочить. Расстреляли конкретно так…

– Помнишь, Олесь, утренние взрывы? По ним пуляли! – встрял Петро.

–Собственно, все. Мне просто повезло, остальные – двухсотые, – заключил Сашок.

– Ага, теперь я. Эту «дуру», что за нами гналась, Сашок из этой штуки подбил. Тебя в яму сволок. Я сам дополз.

– А вертолет? Я помню вертолет… – спросил Олесь.

Сашок цыкнул языком:

– До темноты ждем и будем убираться отсюда. Этот вертолет мне совсем не понравился. Точно, не наш.

На краю ямы появилась ворона. Пригнув голову, она внимательно разглядывала бойцов одним немигающим глазом. Сашок бросил в нее пустую жестяную банку. Птица каркнула и улетела. Олесь попросил Петро достать из рюкзака тетрадь. Левой рукой писать было непривычно, буквы получались кривые и крупные.

Сверху послышалось тревожное жужжание. Сашок напрягся, подтянул к себе «красаву», Петро вжался в пологий край земли. Раздался взрыв.

Когда Петро пришел в себя уже стемнело. Он с трудом свалил с себя тело Сашки. Дышать стало легче. Петро попытался встать и опять потерял сознание.

Солнце по-весеннему пригревало поле, дотянулись его лучи и до лежащего в воронке Петра. Не открывая глаз, Назаренко мучительно вспоминал о себе: кто он, где он, что надо делать и почему здесь лежит. Он начал лихорадочно проверять свои карманы. Помимо расчески и фонарика обнаружилось письмо и фотография маленькой девочки. На конверте в два ряда красивые марки, отправитель из Германии. Из письма он ничего не понял, кроме одного: какому-то Петро дали отставку. Напротив него лежала рука с сжатым кулаком, из которого виднелся опаленный край листа бумаги, чуть дальше – изуродованное тело. На него было неприятно смотреть, как и на груду, что лежала рядом. Он заметил зацепившийся за большие корни растерзанный рюкзак. Открыв его, нашел кое-что из уцелевшего: свитер, лекарства, еду, спальник, но что-либо прояснить эти вещи не помогли. Его взгляд то и дело возвращался к листку в руке. Неизвестно почему, но он ему казался очень важным. Петро решился. Стараясь не смотреть выше, он попытался разжать кулак. Никак. Листок с обратной стороны выступал, были заметны верхние строки. Петро отогнул верхний край: «Дорогая Настя…» Письмо! И тут письмо. На этот раз у него получилось разжать пальцы и вытянуть лист.