Горячие сердца

Николай шел, потеряв представление о времени. Усталость была так велика, что боли в ногах он уже почти не чувствовал. Он шагал по инерции, сознавая, что если остановится хотя бы на минуту, то дальше не сможет идти.

Небо начинало бледнеть. Звезды пропадали одна за другой.

Близко справа воздух разорвала короткая очередь пулемета.

Николай остановился.

Вот снова в том же месте. Совсем близко.

Выстрелы были частые, сливались в одну дробную строчку. Николай настороженно вслушивался: он не мог ошибиться — это была скорострельность советского пулемета. У японских был совсем другой, более низкий тон и гораздо более редкий темп стрельбы.

Присевший было Николай вскочил и побежал на вспышки справа. Он уже не заметил, когда советскому пулемету ответил японский. Только уловив писк пуль у себя над головой, Николай понял, что проскользнул в «окно» и очутился между окопами своих и японцев. Бросился на землю и пополз. Пули пищали над ним. Из советского окопа взвилась ракета. На фоне посеревшего предрассветного неба ее свет показался Николаю беспомощно слабым. Но и этого слабого света оказалось достаточно, чтобы советские стрелки заметили ползущего с японской стороны человека. По Николаю открыли винтовочный огонь. Огонь был размеренный, неторопливый. Но, пока длилась темнота, он не мог быть прицельным.

Николай давно привык к выстрелам. Его нельзя было обескуражить огнем в бою. Но ему еще никогда не доводилось служить мишенью для своих собственных стрелков. Вскочить и крикнуть: «Свой!» Но, прежде чем звук его голоса долетит до красноармейцев, Николай будет превращен в решето...

Послышался глухой выстрел ракетницы. Николай поспешил прижаться к земле так плотно, как только мог. Когда погасла взвившаяся в воздух ракета, он пополз, из. виваясь всем телом, к замеченной в пяти шагах воронке от снаряда.

В этой воронке было его спасение. Но до нее было пять шагов. Целых пять шагов!..

Николай полз медленно.

Пять шагов!

Вчера утром Николай, не задумываясь, пожертвовал бы собой для спасения Ююкина. Он без колебаний убил бы себя под угрозой плена; бросился бы в бой, нарвись он на вражескую заставу у позиций. Но теперь ему мучительно не хотелось умирать. Ни за что! Ведь он был почти у себя, на советской земле.

До воронки оставался какой-нибудь шаг...

Наконец Николай соскользнул в спасительное углубление воронки. Отдышался, обдумал положение. Не было сомнений, что свои примут его за беляка, которых японцы подсылали в расположение советских войск. Но иного выхода не было, как только подать голос.

— Товарищи!

Ответа не было.

— Товарищи!

Ничего.

Николай подождал. Было тихо. Смолкли даже выстрелы.

— Эй!.. На советской стороне!

— Ну, ну, поори, — раздалось неожиданно близко.

Уже самый этот голос показался таким родным, что Николай едва не совершил оплошности и не поднял головы из воронки. Удержал себя в последний миг.

А красноармеец насмешливо крикнул:

— Ну, чего замолк?! Дам вот тебе гранату... и точка.

Николай этого не предвидел. Действительно: достаточно одной хорошо брошенной гранаты.

Он поспешно крикнул:

— Я советский летчик!

— Знаем мы вас, — ответил тот же голос, но по тону Николай понял, что его слова заинтересовали бойца.

В окопе воцарилась недолгая тишина. Потом послышались приближающиеся негромкие голоса. Появился командир. Он задал Николаю несколько вопросов: когда прыгнул, с какого самолета, с кем летал, к какой части принадлежит?

Николай отвечал негромко, но отчетливо и как только мог быстро, чтобы не дать усомниться в правдивости ответов.

Снова воцарилось молчание. На этот раз оно было продолжительным. Николай понял, что там проверяют его слова.

Небо над головой быстро светлело. На нем появился уже розовый отсвет зари, когда из окопов, наконец, послышалось:

— Давайте сюда. Только быстро, чтобы самураи не успели открыть огонь, если вы действительно наш... — И, словно вспомнив, командир прибавил: — Предупреждаю: руки вверх и идти, куда прикажут.

Николай напряг силы и выскочил из воронки...

В блиндаже пехотного командира было еще совсем темно. Теплился трепетный огонек свечи. В воздухе плавали синие волны табачного дыма. Было до слез уютно от крепкого запаха махорки. На лежанке, у земляной стенки, сладко похрапывали двое.

После допроса Николай растянулся рядом со спящими, но тотчас опомнился:

— Прошу вас, поскорее свяжитесь с моей бригадой…

Думы

Это происшествие дало Николаю большую пищу для размышлений. Временами ему начинало казаться, что, может быть, все-таки он мало сделал для спасения комиссара. Но снова и снова анализируя случившееся, он не мог себя ни в чем упрекнуть. Не покинь Николай самолета, он еще больше задержал бы Ююкина, решившего не прыгать раньше Николая.