Горячие точки на сердце

— Перебрал или не перебрал — это мое дело. К твоему сведению, я с утра не принимаю, в отличие от тебя. А если и приму, то три капли, в самую плепорцию, — с достоинством ответил старик, обнаруживая незаурядное знание тонкостей великого и могучего русского языка. Докладчика, впрочем, он больше не прерывал. Тот сам вскоре сбился и с позором покинул трибуну.

Солнце, поднимаясь, пригревало все сильнее, но люди не расходились — наоборот, они продолжали прибывать.

Вскоре на площади яблоку негде было упасть. Матейченкова и Завитушного толкали со всех сторон. Генерала не узнавали — во-первых, он был в штатском, во-вторых, надел картуз с широким козырьком, который большую часть лица оставлял в тени.

— …Мы слишком долго ждали, братья, пора действовать, — начал очередной оратор.

— Это кто? — спросил Матейченков.

— Из штаба Семенова.

— Знаешь его?

— Как облупленного.

— Хорошо, потом расскажешь, что это за фрукт, — оборвал его генерал.

— Мы слишком много говорим и мало делаем, — между тем продолжал выступающий. — У нас есть свой глава республики — Владимир Семенов, всенародно избранный. Больше нам никто не нужен, и баста. Пусть немедленно вступает в должность президента, и делу конец.

— Верно.

— Правильно.

— Семенова на трон, — поддержала, хотя и не стройно, толпа последнего оратора.

— И никакие другие выборы нам не нужны, начхать нам на них! Ни в Государственную Думу, ни в президенты России. Хватит! Накушались! Всем остальным выборам предлагаю объявить бойкот. — произнеся последнее слово, оратор покосился на старика, но тот не перебил его, пребывая в глубокой задумчивости.

— Хватит.

— Накушались, — снова поддержала его толпа.

— У нас своих дел хватает, — с торжеством продолжал оратор. — На чужие выборы нам начхать.

— Так чего нам делать-то? — спросил кто-то из толпы. — Так и прочихаться недолго.

— Чихохбили получаются, — подержали его.

— Вношу конкретное предложение, — напрягся оратор. — С завтрашнего числа, то есть с 26 июля, я предлагаю объявить властям наше гражданское неповиновение.

Старик с палкой зашевелился, выйдя из задумчивой созерцательности, и оратор, не дожидаясь каверзных вопросов, поспешно пояснил:

— Это значит, что с завтрашнего числа никто, ни один человек не должен выходить на работу.

— Никто?

— Ни один человек.

— И до каких пор?

— Пока генерал армии Владимир Семенов, законно избранный нами президент, не вступит в свою должность.

На этот раз поддержка оратора не была такой единодушной. Толпа поддержала его довольно вяло. Это, в частности, объяснялось тем, что здесь немало было сторонников Станислава Дерева.

Но особенно единодушными в своем недовольстве оказались женщины, которых много пришло на митинг.

Посыпались реплики:

— А как быть безработным?

— Богатым хорошо, а нам так и сяк худо.

— Вы, мужики, только одно и умеете — не работать!

— Опять нам, бабам на своем горбу все семейство тащить! — пронзительно закричала симпатичная молодайка с младенцем на руках. — А ребенка моего кто будет кормить? Ты, что ли, толстомордый? — адресовалась она к оратору. — Так для того титьки у тебя ишо не отросли. Или уже отросли?..

— Женщина, — строго произнес оратор, — помни свое место. Не надо превращать общественное мероприятие в балаган.

— Все вы, мужики, на одну колодку, — не унималась молодайка. — Вам лишь бы не работать, а причина всегда найдется.

— Умолкни, женщина.

Неожиданно для всех молодица с ребенком ловко взбежала по хлипкой лесенке на трибуну, подскочила к оратору и свободной рукой ухватила его за ворот рубашки:

— Давай!

— Чего тебе? — растерялся оратор.

— Расстегивай, говорю!

Выступающий машинально выполнил экстравагантное требование, еще не догадываясь, с чем оно связано.

— А теперь доставай! — потребовала она.

— Чего доставать-то?

— Грудь свою доставай, баламут! Будешь дите мое кормить. У меня молоко от всех ваших дел пропало, — строго пояснила молодая женщина под общий хохот.

Время между тем неприметно подошло к обеду, и толпа на площади стала заметно редеть.

— Честно говоря, я ожидал сегодня худшего, — произнес генерал.

— Я тоже, — признался Завитушный.

— Только бы они не уцепились за этот самый акт гражданского неповиновения.

— По моему, они пропустили предложение мимо ушей.

Матейченков покачал головой:

— Дай-то бог.

— Иваныч, у меня живот подвело.

— Да и я проголодался.

— Пойдем перекусим.

— Приглашаю в гостиничный буфет, хотя от их пищи можно вполне свои ноги протянуть.

— У меня есть лучшее предложение.

— Например?

— У нас ведь во всю частная инициатива развивается, — улыбнулся Завитушный. — спасибо вашим российским экономистам. Научили. Каждый норовит обзавестись своим делом, пусть микроскопическим.

— Не пойму, куда клонишь.

— К тому, что неподалеку есть чудный маленький духанчик, частный сектор. Там недурно готовят, и недорого берут.

— И хозяина знаешь?

— Немного.

— Скажи, Серега, а есть в Черкесске человек, которого бы ты не знал? — спросил Матейченков.

— На такие вопросы я на голодный желудок не отвечаю.

Они не спеша шли по теневой стороне улицы, где было не так жарко, обсуждая ближайшие дела.