Горячие точки

Невелика честь – пацана срубить. Понятно, что не без ведома старших он бегает. Скорее всего, все мужчины из его семьи с федералами воюют. А может быть, уже отвоевались. Вот и бегает юный герой-кровник, мужской долг в силу разумения своего чеченского исполняет. И никакой иронии нет в словах этих. Сумеет – убьет, не задумается. Он в этих понятиях с пеленок растет. И большинству пацанов чеченских во взрослом мужестве и гордости не откажешь. Попадет такой в руки федералов: тело от животного страха трясется, иной и штаны замочит. А марку из последних сил держать пытается. Взрослые порой хлипче себя ведут. А уж ему, зверенышу, в руки попасть – хуже нет. Он, может быть, потом и проблюется где-нибудь в одиночку, но чтобы перед старшими свою лихость показать, измываться будет, как палач профессиональный. А что тут удивительного? Он ведь в разум входил уже при Дудаеве. Под треск пропаганды удуговской. Он уже твердо знает, что все русские, – вонючие собаки и трусливые оккупанты, исконные враги чеченского народа. Скорей всего, сначала на русских сверстниках, под одобрительными взглядами старших родичей, свое превосходство утверждал. На женщинах и стариках беззащитных. А потом – ноябрь девяносто четвертого – январь девяносто пятого. Соседи его, друзья и родственники русских солдат, тупостью начальственной в грозненских улицах зажатых, как мишени в тире, расстреливали. Русские танки бенгальскими огнями полыхали. Непобедимые воины с блестящими глазами героическими рассказами опьяняли, голову юную кружили. Правда, навалилась потом осерчавшей медведицей Россия громадная. Захрустел Грозный, полилась потоками и чеченская кровь. В мясорубке этой все чаще матери чеченские волчицами ранеными выли. А в развалинах домов не только воины убитые, но и женщины, старики, дети грудами лежали. И вползали в юное сердце ледяной змеей – страх и горячим огнем – ненависть.

Можно, конечно, и убить его. Может быть, и нужно даже. Вряд ли что-то изменит еще одна смерть. Если остались мужчины-родственники, конечно же, все здесь в ближайшую ночь с автоматами будут. Побьемся, постреляемся. Отличиться можно, «следы крови и волочения» прибывшему начальству показать. А если повезет – и пару трупов, что не успеют духи до утра вынести. Не исключено, правда, что и другое тело будет на блоке лежать – в омоновской форме. А потом уже братишки-омоновцы за своего мстить будут. Без всяких команд любого «чеха» зазевавшегося на мушку ловить. И будет тут у нас на блоке своя чеченская война, местного значения.

– Ну его в задницу. Пусть носится, патроны тратит. Не высовывайтесь зря. Может, из-под него снайперы пасут.

Пауза в эфире. Затем с ухмылочкой уже:

– Есть – его в задницу. Как поймаем, исполним.

Вот за это и любит народ Чебуратора. У него равнодушной рожи вообще не бывает. Никогда. Либо ярость боевая, либо восторг поросячий, либо улыбка хулиганская. Раньше у него, вообще-то, другой позывной был. Но недавно, на свою беду, рассказал он братишкам анекдот про Чебурашку, который Терминатором решил стать, а стал Чебуратором. А у самого рассказчика уши – как у его любимого мультгероя. Ну и все. В тот же вечер новый позывной, командиром не утвержденный, в эфире явочным порядком обнаружился. А еще через пару дней у комвзвода день рождения был. Где его бойцы рыскали, как они это в раздолбленном городе сумели сделать – навсегда загадкой останется. Но вручили командиру своему, под восторженный рев всего отряда, здоровенного пушистого Чебурашку в омоновском берете. Теперь это чудо ушастое талисманом взвода стало. На кровати командирской сидит, хозяина и его товарищей веселых терпеливо с заданий дожидается.

И пусть дождется. А занозы-царапины – этим Чебуратора не проймешь. Хоть и трепло, хоть и хохмач, но отчаянного мужества человек, и товарищ – надежней не бывает.

* * *

Утром на «дудаевской» улице, возле нарядных, вызывающе поблескивающих новенькими стеклами домов остановились бронетранспортеры. С брони ссыпались два десятка бойцов. Пулеметчики и снайперы, прогрохотав ботинками, рассыпались в разные стороны и исчезли. Только приглядевшись, можно было увидеть, как поблескивает оптика с крыши какого-нибудь сарая. БТРы с парой автоматчиков прикрытия на каждом, разъехавшись, перекрыли уличные концы от появления нежелательных гостей. Еще несколько бойцов встали у ворот ближайших домов. А основная группа направилась в особняк.

– Туда нельзя!

– Вас не приглашали!

Голоса двух охранников, один – лет тридцати, другой постарше – под сорок, прозвучали синхронно. Стоят, скалят зубы в издевательских усмешках. Видимо, узнали кое-кого из вчерашних развернутых с порога посетителей. Мишаня, тот самый, что кокетничал давеча в столовой в розовом передничке, без лишних разговоров, по медвежьи огреб одного наглеца могучей лапой по макушке. Тот растерянно сел на порог, но тут же, получив пинок, откатился в сторону. Второго, также молча втолкнули в дверь и, прикрывшись вмиг заткнувшимся охранником, группа вошла в дом.