Горячий 41-й год

Мужик, звали его Евсеем Михайловичем, тут же развернул лошадь и через десять минут мы оказались во дворе крепкого и добротного хозяйства. На неожиданное возвращение хозяина из избы высыпало всё его семейство: жена, такая же крепкая и молчаливая женщина под стать хозяину. Четверо детей, две девочки прижались с двух сторон к матери и испуганно смотрели на толпу незнакомых военных уверенно вошедших во двор. Парень лет семнадцати сошёл с крыльца и принял у отца вожжи лошади и повёл её к конюшне. А второй парнишка лет одиннадцать сразу же подлетел к моим солдатам и по приказу отца повёл их в сарай. Я же, оглядевшись во дворе, вышел на улицу. Деревенька была небольшая, в одну улицу, где стояла десятки три изб и из-за изгородей, из ворот выглядывали любопытствующие женские и детские лица. Я вернулся обратно во двор.

— Евсей Михайлович, можешь подсказать место, где бы пост расположить, чтобы немцы неожиданно не нагрянули?

Мужчина ухмыльнулся:

— А у меня, как немцы убрались, уже пару дней пост стоит. С утра и до вечера наши парнишки за дорогой следят с центральной усадьбы. Место есть, за пять километров видно, если что-то увидят, то меня вовремя предупредят и время будет, чтобы сховаться вам и нам скотину угнать в лес. Так что, командир, не беспокойся.

Я уважительно оглядел такого непростого, как оказывается мужика, но всё-таки мягко надавил:

— Это хорошо, что ты пост организовал. Но, как говориться — доверяй, но проверяй. С твоими парнишками пусть и мой подежурит.

— Да, за ради бога. — Евсей обернулся и зычно позвал, — Санька, Санька, подь сюды…

Из дощатого сарая, где располагались мои подчинённые выскочил белобрысый, босоногий мальчуган и подскочил к нам — Да, тятя…

— Сейчас солдат отведёшь за выгон, где Григорий и Сёмка сидят.

Отрядив с Санькой сапёров: Владимира и Сергея мы стали, под руководством хозяина готовить баню. Натаскали воды, разожгли очаг и стали ждать, когда согреется вода, чтобы сначала постираться. Вернулся с поста Сергей и доложил:

— Видно далеко и хорошо. Сама дорога не видна, но видно часть дороги в пяти километрах отсюда. Кусок, примерно с километр и если кто там поедет, видно сразу будет по пыли. Володя Носков там остался с пацанами. Я его сменю после бани.

Остаток дня прошёл, как и запланировали. Постирали всё, что хотели и развесили на ограде. А когда поспела баня, долго и с наслаждением мылись, парились, обливались колодезной холодной водой и снова мылись. Даже на какое-то время совершенно забыли о войне. А когда чистые, умиротворённые, обмотанные постиранными полотенцами и увешанные оружием появились в сарае, то были приятно удивлены обилием сытной еды, выставленной на деревянном щите.

— Евсей Михайлович, конечно спасибо, но ведь мы так обожрём твою семью, — Я прошёл к импровизированному столу и поднял с земляного пола традиционную бутыль с самогоном, — а вот это совсем необязательно, всё-таки мы на войне.

Смущённый нашими словами, Евсей забрал из моих рук бутыль:

— Не…, Алексей Денисыч, хоть ты и командир, но солдату особливо после бани это даже положено. А насчёт еды не беспокойся, если немцы не найдут и не отберут, то против прежних годков проживём мы сытно. Давай команду.

Мы сначала одели просохшее обмундирование, я убедился, что Носков сменён с поста, установил очередь смены и лишь после этого дал добро на трапезу. Разрешил выпить и бойцам, но только грамм по сто. После бани, чистые, разморённые, сытые и слегка поддатые бойцы быстро сломались и попадали на душистое сено.

Евсей доброжелательно посмотрел на заснувших бойцов и, приподняв бутыль, спросил:

— Хорошие у тебя бойцы. Давай, Денисыч ещё по одной.

— Ладно, давай. Только мне немного налей. Так, для компании. Как тут у вас происходило? Какое сейчас настроение? Как думаете жить дальше?

— Ну и вопросов ты мне накидал. Даже не знаю, с какого края отвечать, — Евсей выпил свою порцию и молча стал закусывать, я же только чуть пригубил и не стал настаивать на ответе. Что мог мне ответить этот деревенский мужик? Даже если он и умный и хозяйственный. Мы молчали.

Хозяин достал приличных размеров кисет, оттуда бумагу, аккуратно нарезанную квадратиками из газетных листов и неторопливо стал крутить толстую самокрутку.

— Ты, Денисыч, партейный? И наверно с городу?

— Да коммунист. А какая разница откуда я?

— Значит с городу… — задумчиво произнёс Евсей и рассуждающее продолжил, — крестьянского труда значит не знаешь — вот что скажу тебе. И что партейный, вряд ли меня поймёшь, но всё равно… Пошли, покурим, да побалакаем. Там я и отвечу тебе.

Мы вышли из сарая и уселись на толстое, отполированное многочисленными задницами деревенских бревно около ворот. Евсей Михайлович прикурил от моей трофейной зажигалки и с интересом покрутил её.

— Бери, дарю тебе.