Читаем Горячий 41-й год полностью

И вот сейчас глядя, как пленные безропотно сносили побои и пинки полицейских, у меня всколыхнулись сомнения. Может прав был начальник штаба? Не сломались ли эти люди? Смогут ли они стать полноценными бойцами?

Мои размышления и сомнения прервал далёкий свисток и шум приближающегося эшелона. Полицейские, сидевшие до этого на горячих от солнца рельсах, стали лениво подыматься, машинально отряхивая штаны на заднице и сладко потягиваясь. Даже странно на них было смотреть, зная что через несколько минут эти люди неряшливыми кучами будут безжизненно валяться под насыпью. Полицейские с минуту потолкались на верху насыпи и когда из-за поворота показался паровоз, пышущий серым дымом и паром, неторопливо спустились на пару метров вниз с моей стороны.

— Фу ты, — я облегчённо выдохнул воздух и повернулся к начальнику штаба, — нормально, Андрей Сергеевич, а то я боялся что они на ту сторону спустятся…

Паровоз на небольшой скорости миновал глазеющих на поезд полицейских, а я отвлёкшись на них не заметил как сапёры, Носков и Кравцов с нашей стороны, завалили каждый своего полицейского.

Бестолковые охранщики продолжали глазеть на проползающие мимо них вагоны, не видя как за их спинами из кустов вышли сгорбленные и расхлюстанные, работающие под пленных мои бойцы. Пленные продолжая автоматически тюкать топорами по веткам, лупали изумлёнными глазами на незнакомцев. Сапёры наклонившись к земле, подняли толстые коряги, стали неторопливо приближаться к насыпи. А вагоны и платформы скрежеща колёсами, как специально, медленно тянулись мимо. Высокий, крепкого вида полицейский внезапно оглянулся и посмотрел на пленных, что то угрожающим тоном крикнул им и отвернулся. Я облегчённо выдохнул воздух, но полицейский вновь резко обернулся и возмущённо крикнул, зовя часовых, которых он не увидел, потом дёрнул одного за рукав и стал спускаться вниз.

— Чёрт побери, — я выругался. Ситуация резко обострилась. Остальные полицейские обернулись и стали смотреть на кусты, к которым решительно направлялся их товарищ. Весело что то ему прокричав, они снова обернулись к поезду. Полицейский поравнялся с сапёрами и замер, увидев направленный на него пистолет. А в это время последний вагон миновал остальных охранщиков и они дружно замахали руками немецкому часовому на тормозной площадке. Немец лениво ответил на приветствие и вагон стал с нарастающей скоростью удаляться в сторону поворота, за которым уже скрылась добрая половина эшелона.

Полицейские стали карабкаться на насыпь и оттуда жизнерадостно стали отпускать шуточки своему товарищу, который глупо улыбаясь побелевшими губами, разгребал руками кучу веток, приготовленную для сжигания.

— Петро, ты что в гнезде срать собрался? Вот говорили тебе вчера — не запивай самогонку молоком…, не запивай. А теперь срать будешь, дальше чем видешь…

Хи-хи…, ха-ха…, хе-хе… неслось с насыпи, а усиленно потевший от страха Петро продолжал неуклюже разгребать кучу уже ногами, как курица в куче соломы, вызывая новые приступы смеха, а в это время последний вагон наконец то скрылся за поворотом и одновременно с двух сторон насыпи послышались слабые щелчки пистолетных выстрелов. Двое полицейских на насыпи упали сражённые пулями, как подкошенные, а третий бросил винтовку и, задрав руки над головой, визгливым голосом закричал: — Братцы, братцы не убивайте меня…, братц… — и заткнулся, оборвав свой крик на полуслове. Лишь Петро живой стоял в середине куче и немо шевелил губами. Винтовка валялась на земле рядом с кучей, но на него уже никто не обращал внимания. Молоко всё таки сделало своё дело и штаны его что спереди, что сзади были мокрыми и мокрота эта с омерзительным запахом стремительно сползала по штанам вниз. Рядом находившийся пленный шустро схватил винтовку и, щёлкнув затвором, хотел застрелить полицейского, но Носков, громко крикнув, остановил его.

Через насыпь в это время дружно стали переваливаться остальные пленные и наши, кто действовал на той стороне.

— Все, что ли? А где старшина с Максимовым?

— Да они сапоги с полицейских снимают.

— А ну-ка, все остальные быстро раздеть убитых… всё с них снять.

Пленные кинулись к убитым и стали быстро их раздевать и стягивать с ног добротную обувь.

— Товарищ майор, а что с этим делать? — Носков пистолетом махнул на живого полицейского, который соляным столбом продолжал стоять в куче веток.

По идее его надо убивать, но сейчас после схватки как то не подымалась рука. Обосранный и обоссанный Петро являл жалкое зрелище. Самое поразительное, что времени после короткой схватки прошло минуты четыре, а из него всё текло и текло и даже пиджак был мокрый от пота.

— Петро, ну ты же мужик всё таки… Ты чего так испугался? Видишь, как твои товарищи легли, даже пикнуть не успели, а ты позорно обосрался, — я замолчал, наблюдая как Петро пытался что то мне сказать, но из горла донёсся лишь жалкий писк.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза