Ниже следовали реквизиты и телефоны.
Мерцалов хмыкнул. Более всего его удивило, что этот Родин вот так просто расстался с картиной. А скорее всего, и не просто. Он набрал номер жены.
– Эля, ты где?
Она ответила, что на шопинге, и назвала модный супермаркет.
– Тут сюрприз для тебя, срочно приезжай. Увидишь – упадешь.
Эля не упала, но так верещала от восторга, что Игорь даже окно закрыл.
Через день, когда эксперты подтвердили подлинность картины, Родин был приглашен в семью Мерцаловых.
Изысканный ужин, дорогущие вина и коньяки и, конечно, беседы об искусстве и русском авангардизме.
– Картины Калмыкова – просто космогония; он был уверен, что его красный берет заметен с других планет, – выпив хороший фужер вина, говорила Эльвира. – Это практически неподъемная энергия для обычных людей. Он рисовал на улицах и в парках города Алма-Аты, а сам служил художником в Театре оперы и балета. Люди удивлялись, смотрели на него как на чудо. Городской сумасшедший: и эксцентричное поведение, и ярко-красный берет, синие штаны с золотыми лампасами, и плащ с пришитыми к нему консервными банками. Он никогда не продавал своих работ… дарил их людям знакомым и не знакомым. И умер от истощения в психушке.
– А дельцы от искусства спустя годы продают эти работы за миллионы, – заметил Родин. – Кстати, на вечерних торгах Sotheby’s работа Кандинского «Krass und Mild» («Драматичный и спокойный») продана за 10 с половиной миллионов долларов… Я – тоже поклонник русского авангарда. Но аукционные дома Sotheby’s и Cristie’s… там просто безумные цены, как и на британских аукционах Bonham и MacDougal’s. Кроме них, конечно, есть еще масса других аукционов, занимающихся русской живописью. Я бывал на скандинавском аукционе Uppsala и Stocholms auctionsverk, в Швеции и Финляндии – тоже приличные аукционные дома Bukowski’s. Там можно приобрести картины из частных собраний русских послереволюционных эмигрантов. Еще работы художников первой волны русской эмиграции выставляются на немецком аукционе Lempertz, французском Aguttes, швейцарском Koller. На этих торгах ощутимо низкая заявочная и полное отсутствие какой-то рекламы.
Все эту информацию, слитую из Интернета, Влад выдал с видом серьезного знатока. В маске эстета-коллекционера было проще, чем в той, которую он сбросил, отправившись курсом на Москву из Африки.
В зал заглянул парень лет двадцати трех, с длинными волосами, в оранжевой куртке и зеленых джинсах.
– Миша, – оживился Игорь Аристархович. – Заходи, хочешь с нами поужинать?
– Да, нет, спасибо, я в клуб, у меня встреча.
– Познакомьтесь, мой старший сын. А это наш гость – представитель молодой элиты российского бизнеса. Меценат, искусствовед…
– Влад, – назвал себя Родин.
Они обменялись рукопожатиями.
– Миха… – представился сын.
Миха так Миха.
Влад протянул ему свою визитку, и Миха, попрощавшись, ушел.
Когда тема исчерпала себя, Эля оставила мужчин для мужского разговора.
Мерцалов предложил перейти на что-нибудь покрепче красных вин. Выбрали коньяк тридцатилетней выдержки. Родин вкратце рассказал свою биографию: выпускник закрытого учебного заведения, в совершенстве знает арабский, был нелегалом-разведчиком на Ближнем Востоке. Потом работал в посольствах некоторых стран, в совместных предприятиях, был компаньоном фирмы в сфере торговли недвижимостью, а сейчас раскручивает бизнес по продаже импортной медицинской техники по специализированным заказам.
(Эту стезю президента АО «Медтехника МС», со всеми юридическими тонкостями, ему оформил Артур. Он же провел краткий курс, что должен знать торговец медтехникой. И, проводив друга в Москву, напутствовал: «Если что неясно, сразу звони «консультанту», то есть мне).
Все это понравилось Мерцалову. «Открытый парень, деловой, – размышлял он, потягивая коньяк. – Пробью его фирму и, если не врет, предложу стать компаньоном. В этой сфере у меня еще пустая ниша…»
Потом Мерцалов показал свою коллекцию живописи, по самым скромным подсчетам тянувшую на 5–7 миллионов долларов, половину которой составляли работы русских авангардистов самых разных направлений.