Они подошли. В голове образовалась звенящая пустота. Я хотела что-то сказать, но не знала что. Все вылетело в одно мгновение. Один мужчина взял маленький заостренный ножичек и присел рядом. Он нанес мне первый небольшой разрез на руку. Я дернулась, но от страха не почувствовала почти боли. Затем он еще и еще раз проткнул руку в нескольких местах. Тонкие струйки крови потекли на пол. Моя рука стала гореть как в огне, а по щекам побежали слезы отчаяния. Мне оставалось только молиться, чтобы это быстрее закончилось.
— Сразу все ее не режь, а то быстро умрет. Давай ей ноги переломаем, — я услышала эти слова как во сне. Мне начало сильно тошнить.
Тюремщики принесли стопку деревянных плоских досок и положили рядом с моим стулом. А потом отвязали мне ноги от стула и положили на эти дощечки. Мое тело затряслось, я не могла сдерживать эту дрожь. Голос вновь обрел силу, я закричала, мотая головой.
— Прошу, не надо! Не Надо, Боже, Господи, помоги!
Не помня себя от страха, я кажется повторяла слова молитвы так долго как могла, как повторял мантру Тогон в подземелье. Мужчины тем временем, привыкшие к таким приступам отчаянья своих подопечных, подкладывали дощечки одну за другой мне под ноги, так что они стали подниматься вверх, в коленях возникла жуткая боль, еще немного и они изогнутся в обратную сторону.
— Кому ты молишься? — спросил вдруг один из тюремщиков, — своему христианскому Богу.
По моему лицу текли крупные капли пота, смешиваясь со слезами. Я еле-еле сосредоточила взгляд на лице мужчины.
— Да, — ответила я, мои губы высушились и потрескались, и хотя я немного времени провела в тюрьме меня мучила сильная жажда.
— Он не поможет тебе.
— Поможет, — ответила я.
С моих губ сорвался болезненный стон.
— Кто-то идет, — тюремщики уставились на лестницу, застыв в поклоне, полагая, что это император.
Я не могла повернуть головы, мои колени болели настолько, что я боялась больше не смогу ходить, если только выберусь. На руку, истекающую кровью, я почти не обращала внимания, хотя она горела огнем.
— Господин генерал! — услышала я встревоженные голоса.
— А ну выйдите! — это был голос Баяна.
Я подняла голову, он был там. Его лицо было такое грозное и мрачное. Он бросил на меня быстрый взгляд и отвел глаза. Я хотела бы, чтобы он сказал мне что-нибудь.
— Генерал Баян, — прошептала я, превозмогая боль.
Баян уже видимо хотел выйти, как вдруг подошел и ногой выбил доски из-под меня. Мои ноги резко упали на пол, я вскрикнула и скорчилась, так как это причинило довольно сильную боль.
— Господин генерал! — воскликнул тюремщик, — что вы делаете? Ноги еще не сломаны.
— Ей предназначена другая казнь. За этим я и пришел, нужно сходить за крысами, пошли за мной.
Я взглянула на Баяна, он будто, замешкавшись, смотрел на меня, и казалось, что его тошнит как и меня. Потом он развернулся и отправился наверх. Тюремщики за ним.
Меня охватила какой-то новый приступ боли и отчаянья, и я в голос заплакала, выражая эту мучивший меня ужас.
— Мату, Мату! -позвал меня чей-то голос.
Но я никак не могла открыть глаза. Их заволокла пелена отчаяния. Чья-то рука схватила меня за подбородок. Я завертела головой в разные стороны, но вдруг я поняла, что узнаю эти мягкие прикосновения, такие невесомые как крылья ангела. С трудом я сосредоточила взгляд перед собой, и увидела Тал Тала. Он наклонился надо мной, его волосы казались огненными в свете этих фонарей. и он тревожно смотрел на меня, держа мой подбородок, чтобы я не вертелась.
— Мату, выпей это быстрее.
Его другая рука поднялась и в ней был маленький пузырек.
— Что это? Что это? — прохрипела я.
— Это яд, это единственное, чем я могу тебе помочь. Прошу выпей.
— Яд, — мое сердце вдруг ухнуло вниз, — мне выпить его?
— Да, чтобы избавиться от мучений. Прости меня, прости.
Его пальцы на моем лице вдруг словно стали железные и он сдавил мои щеки так, что рот открылся. Я поняв, что это все, закивала головой, давая свое согласие. Его руки смягчились. Он влил мне жидкость, похожую на красное вино на вкус, в рот и наконец отпустил.
Я успокоилась. И все перестало иметь значение. Люди, стонавшие в камерах. Я видела стражника, делавшего вид, что не видит, как Тал Тал дал мне яд. И его самого. Он стоял напротив, я взглянула на него, и почему-то из глаз вновь потекли слезы, мои губы дрогнули и я засмеялась.
— Ах, как жаль, что ничего не вышло, господин Тал Тал.
Его глаза по-прежнему так черны. Он с горечью смотрел то на меня, то на пустой флакон яда.
— Это я виноват, что не выполнил того, что хотел с самого начала…
— Прошу вас, — я перебила его, — прошу вас. Вы ведь похороните меня по христианским обычаям. Это последнее, что можете сделать для меня.
Вдруг с улицы раздался оглушительный гром. Как будто над нами перевернулась колесница.
— Что это? — спросила я.
— Гроза, дождь. Небо гневается на людей, — ответил Тал Тал.
— Господин Тал Тал, я хочу сказать вам кое-что перед смертью, подойдите поближе.