Горячий контакт

Я стоял по стойке смирно, ожидая, когда Свекольников перестанет валять дурака и займется делом.

Генерала хватило минут на десять. Он хмуро отложил планшетник в сторону.

– Лейтенант Савельев, я приказываю вам молча выполнять мои распоряжения.

– Товарищ генерал, я человек военный и должен воевать. Я не понимаю почему мне надо отсиживаться за спинами товарищей.

– Есть приказ, понял?

– Так точно. Я обращусь в верховный суд с просьбой разобраться в ситуации.

Генерал с досады сплюнул, активировал канал связи.

– Каково состояние здоровья лейтенанта Савельева?

Он выслушал собеседника, поморщился.

– Вы не поняли, я спрашиваю о реальном состоянии здоровья. Без ограничений? Хорошо!

Свекольников переключил канал и заговорил в тоне жесткого приказа:

– Мичман? Сейчас к вам явится лейтенант Савельев. Из него надо выбить дурь. Выдержит. До той поры, пока не согласится выполнять приказ. Он знает.

Он отключил связь и испытующе посмотрел на меня:

– Понял, лейтенант?

– Так точно!

– Иди!

Коромысло ждал меня на плацу, испытующе посмотрел:

– Свекольников ничего не объяснил. Струсил, что ли?

– Наоборот, генерал почему-то не хочет пускать меня в бой.

– Ах да, – ударил ладонью по лбу Возгальцев, – конечно же!

– Вы то-то вспомнили, товарищ мичман? – постарался я улыбнуться пообворожительней.

Но Коромысло удар держать умел и на пустяках не попадался. Он лишь сухо поинтересовался:

– Товарищ лейтенант, вы не передумали выполнять приказ вышестоящего руководства?

– Никак нет!

– Кругом! Шагом марш!

Коромысло был мастером своего дела. До ужина, за оставшиеся три часа он успел повторить со мной большинство приемов шагистики. Поначалу он делал это с охоткой – не часто приходится гонять офицера, но довольно быстро все приелось. Я для него был отработанный материал, получивший свое и обученный необходимому минимуму, нужному для военной службы. Гонять военнослужащего, знающего не меньше тебя и с легкостью выполняющего все задания, было занятием неперспективным. К тому же он сообразил, что Свекольников наказал двоих – меня и его. Себя мичман виноватым не считал и от перспективы провести всю ночь на плацу мрачнел на глазах.

Когда я в очередной раз на вопрос Коромысла ответил отказом, тот ответил уже сквозь зубы, что, мол, тому, кто ему достанется, тому белый свет будет не мил. Конец света для меня был назначен на время после ужина. А пока меня отпустили питаться. Распорядок есть распорядок.

Ребята в казарме встретили меня с удивлением. Героя и офицера, на их взгляд следовало бы содержать по-другому. Я объяснил, что случилось и народ мгновенно врубился в ситуацию. Многие и так обратили на отсутствие моей фамилии в списках. Более тупым было объяснено, что меня элементарно берегут, в то время как остальным была определена сомнительная честь погибнуть в первых же боях. Это было довольно подло.

Свекольникова хотя и уважали, но на этот раз одобрить его политику не могли. И поэтому заниматься шагистикой отправились всеми ротами. Мичман, увидев четыре сотни курсантов, стройными рядами идущими на плац, крайне удивился, а узнав причину, издал странный звук, то ли хохотнул, то ли всплакнул. После этого построил курсантов на плацу и отправился докладывать.

Я, честно говоря, ожидал Сидорова, ну максимум Оладьина, но явился сам Свекольников. Как и мичман, он удивился внеплановому построению, прошелся вдоль строя, остановился напротив меня, вывел из строя и честно признался:

– Как ты мне надоел, Савельев. И своими подвигами, из-за которых приходится постоянно отчитываться перед главкомом, и своими проказами, которыми ты стал известен на все воздушные силы. Ладно. Лейтенант Савельев, вы официально включаетесь в состав пилотов боевого дежурства. А теперь разойдись, бунтовщики!

Глава 13

Поначалу, как мне было известно, курсантов предполагалось бросить в бой в составе Новосибирского училища в качестве сводной авиационной дивизии. Руководство курсов и училища даже принялось формировать полки. Но потом командование остановилось на более реалистичном варианте – курсанты курсов и училища пополнили три потрепанные авиадивизии, будучи временно прикомандированными в их состав.

Наша рота была включена в состав 63 авиадивизии, доведя почти до штата ее состав. Я вошел в состав 2 эскадрильи 110 полка. Командиром моей эскадрильи был младший лейтенант Кургузов, а звена – младший лейтенант Демченко. Оба они с подозрением посмотрели на мои лейтенантские погоны. Подчиненный с более высоким званием явно выводил их равновесия. Я тоже не был интеллигентным мальчиком. Если Кургузова, бывшего боевым пилотом еще можно было уважать, то Демченко – курсанта второго курса училища, досрочно выпущенного для пополнения летных частей, считать командиром можно было только условно. О чем я ему доложил. Восторга Демченко это не добавило.

Дело дошло до командира полка. Капитан Раков прошел карьеру от младшего лейтенанта, выпускника летного училища, сбил тринадцать тарелок и возиться с тщеславными пацанами не собирался.

– Савельев, тебя послать с твоими заморочками или ты сам пойдешь?