Горячий осколок

Его охватила неуемная жажда деятельности. Оставив оружие, волоча ногу, он перебрался к двигателю. Прихватил карабин, приладил его меж фарой и радиатором и дважды подряд опять выстрелил.

У него две огневые точки. "Крокодил" - его дот, его крепость, он еще повоюет!

Задержавшись на коротком пути к автомату, надежно прикрытый кузовом и катками, он сорвал ремень и стал туго перепоясывать им ногу у самого паха. И вдруг услышал за спиной топот. Обернулся. В сотне метров два фашистских солдата короткими перебежками огибали тягач. Что делать? До автомата не успеть дотянуться, опередят, откроют огонь. А если гранатой? Лимонка в кармане. Выхватив ее, Алексей мигом выдернул чеку. Осталось размахнуться и бросить, как вдруг судорога пронзила руку острой болью.

Ладонь окаменела, пальцы намертво сжали лимонку с выдернутой чекой.

Неожиданная беда поразила своей неотвратимостью. Спазм длился секунды, но эти мгновения беспомощности казались бесконечными.

Алексей стал мысленно приказывать себе: "Не сдавайся. Ты держишь в руке смерть. Но ты можешь, ты должен заставить свое тело слушаться. Только спокойно. Ну, глубже вздохни, ну, повернись, взгляни, что делают фрицы... Они перебегают, все ближе..."

Алексей почувствовал: спазм ослабевает. Пальцы свободнее ощущают ребристый металл и прижатую к нему спусковую пружину. Превозмогая боль, развернулся и сплеча, что было сил, швырнул лимонку в бегущих врагов.

Грянул взрыв, пронеслись свистящие осколки.

Якушин поднял голову. В трех десятках метров от него, распластавшись, неподвижно лежали оба немецких солдата.

Оставались еще двое.

Повернувшись к машине, Алексей посмотрел на Бюрке. Безмолвный, пепельно-серый, тот широко открытыми глазами следил за ним, Алексеем. Живыми в глазах были только зрачки.

Сузившиеся, точечные огоньки, они плавали как догорающие фитильки в парафиновых плошках, угасая и вспыхивая.

Со щемящей жалостью Алексей кивнул Бюрке, через силу улыбнулся и пополз к автомату, торчащему над гусеницей.

Он стал и командиром, и гарнизоном крохотной железной крепости. Мысленно приказывая, сам же выполнял приказания. Ни на секунду не останавливаясь, маневрировал, метался вдоль стены - металлического бока "крокодила" - от бойницы к бойнице. Черпал из цинка патроны, набивал обойму, вталкивал в карабин и стрелял. Сменив магазин, полосовал из автомата.

Дважды или трижды он схватил фигуры немцев, распластавшихся на озими, бил в них, но не понял еще, попал или нет.

Он проползал свой путь все хладнокровней, расчетливей и спокойней вел огонь. Когда в ответ забил единственный автомат, он понял, что одним противником стало меньше.

Якушин еще долго держал оборону, изнемогая от усталости и боли, глотая пропитанный запахом солярки, крови и пороховой гари воздух. Он не заметил, как, вспыхнув в последний раз, померкли огоньки в глазах Клауса Бюрке. Не услышал, как по степной дороге, с востока, нарастая, поплыл гулкий, с перезвоном стук моторов.

Он стрелял и стрелял.

14

Парты с выцветшими чернильными пятнами и потемневшими ножевыми порезами были сдвинуты одна к другой.

Их собрали в этот класс со всего школьного здания, Которое за годы войны последовательно занимали штаб советской дивизии, немецкие комендатура и казарма, а теперь - наш военный госпиталь.

В классе, уставленном партами, был красный уголок. Сюда, постукивая костылями и палками, шаркая растоптанными шлепанцами, собирались выздоравливающие и легко раненные. С трудом втискиваясь, хлопая крышками, рассаживались. Пахло йодом, карболкой, дегтярной мазью.

Примостившись с краешка на парте, вытянув в узкий проход плохо сгибавшуюся ногу, Алексей Якушин увидел, как в дверь класса быстрой походкой вошел плечистый генерал. За ним следовали худенький, стройный офицер с толстым портфелем, видимо адъютант, и начальник госпиталя.

Алексей попытался встать. И другие раненые поднялись над партами, как ученики в школе при появлении учителя.

Генерал поздоровался. Гулко прозвучал ответ: "Здрав..." Адъютант высыпал из портфеля на столик ордена и медали, стал их раскладывать кучками. Генерал строго осматривал собравшихся. Его лицо показалось Алексею знакомым. Этого человека он где-то встречал. Но где? Вспомнить не удалось.

Адъютант, сильно напрягая голос, принялся читать с листа:

- За отвагу и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими... наградить...

Называя фамилию, офицер быстро придвигал генералу орден или медаль, и тот, шагнув навстречу человеку, отозвавшемуся коротким "я", крепко пожимал руку, протягивал награду.

Когда адъютант назвал очередную фамилию, генерал, уже взявший со столика орден, замер и внимательно вгляделся в приближающегося высокого парня. Его шея и грудь были перемотаны бинтами, а на гладко выбритой голове темнели следы ожогов.

- Младший лейтенант Петров, - представился раненый.

- Петров? Что и говорить, редкая фамилия, - улыбнулся генерал. - У нас в селе каждый третий - Петров. А ты не танкист?

- Так точно, танкист.

- Из хозяйства Гричука?

- Так точно, товарищ генерал.

- Тогда я о тебе знаю, наслышан... Значит, живой, а теперь и здоровый?