Горячий снег

По берегу дул низовой ветер, шевелились в мутно-белой мгле фигуры солдат-артиллеристов и соседей-пехотинцев; между ними темнели щиты орудий.

Мороз, усилившийся к ночи, затруднял дыхание, не было возможности разговаривать; дышали с хрипом; иней мгновенно садился плотным налетом на потные лица, ледком залеплял веки, едва лишь кто-нибудь прекращал на минуту работу. Неутолимо хотелось пить - сгребали с брустверов пригоршнями уплотненный осколками земли снег, жевали его; пресная влага леденила горло; скрипело на зубах. Обливаясь потом, лейтенант Кузнецов безостановочно бил киркой в землю, он никак не мог остановиться. По мокрому телу под прилипшей к спине гимнастеркой шершавыми змейками полз озноб. Кузнецов с жадностью глотал снег, но пересыхало во рту, и мучила непрерывная мысль о чистой, пахучей, колодезной воде, которую хотелось, задохнувшись, пить из железного ведра, окунув подбородок в холод.

– Много вы больно снега-то глотаете, товарищ лейтенант, - робко заметил Чибисов, неуклюже подгребая совковой лопатой за киркой Кузнецова. - Грудь бы не застудить. Снег - обман один. Видимость одна!..

– Ни черта! - выдохнул Кузнецов и позвал: - Уханов! Старший сержант Уханов, без шинели, в одном ватнике, с горловым хеканьем долбивший вместе с наводчиком Нечаевым ровики, откинул кирку, спрыгнул на еще мелкую огневую позицию.

– Как идет, товарищ лейтенант? Влезаем в земной шар полегоньку?

Он дышал убыстрение, разгоряченный работой, пахло от него крепким здоровым потом, поблескивало влажное лицо.

– Неплохо было бы, - выговорил Кузнецов, - послать кого-нибудь к реке… Прорубь найти. И пару котелков с водой сюда.

– Придумано законно, - согласился Уханов, рукавом размазывая по щекам пот. - А то весь снег вокруг огневых сожрут, дьяволы. Маскировать нечем будет… Ну, кто тут деревенский мастер по прорубям? Ты, Чибисов? Давай вниз, ломик возьми!

– Смогу я, смогу… Что ж, возле реки да без воды? Сейчас я, товарищ лейтенант, все напьемся, - зачастил певуче Чибисов, и это охотливое его согласие было замечено всеми на огневой.

– А почемуй-то Чибисов? Этот не в ту сторону еще лупанет! - сказал кто-то, сомнительно хохотнув. - Ориентиры знает?

– Замолол Емеля! Соображай!

– Нет, я и говорю: прямо ловит команду в тыл!

Однако Чибисов взял ломик, вскарабкался на бруствер, молча заковылял к орудию за котелками.

– Хитер мужик, аж пробы негде ставить, - опять хохотнул кто-то. - Работать - волос не ворохнется, жрать - вся голова трясется!

– Чего напали? Сами пить не хотите? Что, Чибисов жену у вас увел, никак? Он мужик старательный, мухи не обидит! Зашумели!

– Ша, славяне! - прикрикнул Уханов. - Не трогать мне Чибисова! А ты лучше про лошадей, Рубин, соображай, это для тебя поинтересней! Перекура не было! Долби, иначе он нас тут, как клопов, передавит! Или повторить?

Все вновь заработали на огневой - заскрежетали лопатами, с тупой однообразностью забили кирками в звеневший грунт. Кузнецов поднял с земли свою кирку, но тут же выпустил ее и вышел на бруствер, глядя на свет зарева левее редких и темных домов пустой станицы, вмерзшей в синеватость ночи.

– Подойди, Уханов, - сказал Кузнецов. - Слышишь что-нибудь?

– А что, лейтенант?

– Послушай…

Тишина странная, почти мертвенная, широкими волнами распространялась от зарева - ни гула, ни единого орудийного раската не доносилось оттуда. В этом непонятном наступившем безмолвии громче и четче стали выделяться звуки лопат, кирок, отдаленные голоса пехотинцев, окапывающихся в степи, и подвывание артиллерийских машин на высотах сзади - на том берегу, где занимала оборону дивизия.

– Кажется, затихло, - проговорил Кузнецов. - Или остановили, или немцы прорвали…

– А справа? - спросил Уханов. - Тоже что-то… Далеко по горизонту, правее зарева, прямо над крышами южнобережной части станицы, прорезалось второе сегментное свечение в небе и беззвучно вспыхивали круглыми зарницами, снизу упираясь в низкие облака, скользящие красноватые светы. Но и там стояло тяжелое безмолвие.

– Похоже на ракеты, - сказал Кузнецов.

– Похоже, - согласился Уханов. - Вроде прорвали. Правее. Прямо перед нами. Вовсю жмут к Сталинграду, лейтенант. Вот что ясно. Хотят своих из колечка вырвать. И снова крылышки расправить.

– Пожалуй.

Кто-то сказал за спиной с веселым удивлением:

– Братцы, а чего так тихо стало? Отошел, никак, немец? Небо осветил, а тихо! Стало, передумал прорываться? Понимаешь, нет?

– Ну, прямо, "отошел"…

– Криво! Может, пораскидали генералы у Гитлера мозгами, решили: отменить пока!

– Вот он те даст "пораскидали мозгами", пуговиц не соберешь! - заключил въедливо-злой голос. - На ширинке ни одной не останется!

– Р-работай, кореши, долби, зубами вгрызайся!.. Дав-вай!..

Кузнецов и Уханов помолчали, слыша на берегу переговоры людей, участившееся дыхание: острия кирок с наковальным звоном тюкали в железную землю, на которую наступала эта пугающе огромная тишина, раздвинувшаяся по всему небу на юге. Уханов спросил не без раздумчивого угадывания:

– Далеко они? Как, лейтенант? Час? Два? А?