Горячий снег

– Работы к концу, лейтенант, осталось часа на два, - доложил он между прочим Кузнецову - Что, завтрак, обед и ужин - вместе? Великое дело! Если думаете, что я сыт, - глубокое заблуждение. Где мой огромный котелок, Нечаев?

Сразу стало в землянке теснее от большого, сильного тела Уханова, от его голоса, от его тени, затемнившей половину стены, от горьковатого запаха инея, которым пропитана была каждая ворсинка его шинели: с начала работы он не был в тепле.

– Главное, старший сержант, фронтовые остыли. - Нечаев щедро налил водку из котелка в кружку. - Долго ждали.

– Я пойду, родненькие мальчики, - сказала Зоя, застегивая крючки полушубка.

– Знаете, Зоя… - Уханов сел около нее, расположился поудобнее перед продуктами на брезенте. - Плюньте на все и переходите в мой расчет. Лично обещаю - в обиду никому не дадим. У нас терпимые ребята. Выроем вам отдельную землянку.

– Я не против, - сказал Кузнецов и тут же поднялся. Он не знал, почему сказал так, почему эта фраза вырвалась у него, и, чтобы замять неловкость, принялся одергивать отвисшую кобуру на ремне, спросил: - Вы к комбату идете, Зоя?

Она изумленно посмотрела на обоих.

– От кого вы меня хотите защищать? От немцев? Я сама могу. Даже без оружия. Вот какие у меня острые ногти! - И принужденно заулыбалась, поцарапала ногтями руку Уханова.

Он не отстранил руку, весело поблестел стальным зубом.

– Ноготки для маникюра! Что вы ими сделаете?

– Ну, это еще как сказать!

– Ах, Зоечка, храбрая вы очень, - не без вкрадчивости вставил Нечаев, как-то заметно потускневший с приходом Уханова. - Что ваши ноготки, если кто черное дело задумает? Будете царапаться? Кусаться? Смешно будет выглядеть!

– Опять - насторожился Давлатян с выражением человека, потерявшего всякое терпение. - Опять ерунду дурацкую говорите! Зоя, пожалуйста…

Он придержал брезент над входом в землянку, пропуская Зою вперед.

Глава девятая

Они вышли в ночь, заполненную стуком лопат, кирок, сыпучим шорохом отбрасываемой земли. Кухня еще темнела на льду под обрывом берега, но жарок забыто потух в ней, не гремел черпак повара: вокруг не было никого; продрогшая лошадь переступала ногами, отфыркиваясь, жевала из торбы.

Небо над откосом горело заревом. Белый отблеск лежал на кромке бугров. И опять Кузнецову стало не по себе от этой глубоко распространенной в ночи тишины, от этой безмолвной затаенности в стороне немцев. Он молчал. Молчали Давлатян и Зоя. Слышно было, как похрустывал, ломался ледок под валенками.

"Значит, Зое тоже приказано к комбату", - думал Кузнецов. Он знал независимые санинструкторские обязанности Зои в батарее, ее свободное положение, позволяющее находиться в любом взводе, и досадовал, что она покорно шла сейчас в землянку Дроздовского, который, казалось, имел на нее особое подчиняющее право…

– Зоя… вы, конечно, пошутили тогда? - не вытерпел Кузнецов. - Насчет мужа?

Они поднялись по льду в потемки обрыва, голубеющего отливом снега, шли теперь близко друг к другу по натоптанной солдатами тропе вдоль основания откоса.

– Нет, серьезно! - Голос ее дрогнул, точно она оступилась на скользком уступе берега. - Я не пошутила…

– Зачем вы нас обманываете? Совершенно не так! - заявил Давлатян и, задержавшись позади Зои, воскликнул: - Смотри, Кузнецов, здесь река как противотанковый ров. Прекрасно! Если танки прорвутся, здесь застрянут. А по льду не пойдут - не выдержит! В каком направлении сейчас Сталинград? На север?

– Километров сорок пять на северо-восток, - сказал Кузнецов. - Если они на тот берег прорвутся, то это слишком далеко… не хотел бы!

Зоя остановилась. Белый ее полушубок, ее лицо сливались в тени с глубокой синевой снега на крутом откосе, и очень темными были глаза, поднятые к светлеющей полосе зарева под берегом.

– Если прорвутся… - повторила она и, подождав Давлатяна, спросила без всякой видимой связи: - А вы, Давлатян, совсем не боитесь умереть?

– Почему я должен бояться умереть?

– У вас невеста. И вы, наверное, похожи на свою невесту. Она такая же милая, как вы? Милая кошечка? Правда?

– Это не имеет значения! - насупился Давлатян. - Совершенно не имеет… Для чего вы говорите, что я милый? Я вовсе не милый… и при чем здесь кошечка? Я не люблю кошек. У нас не было дома кошек. Никогда.

– А вы где жили - в Армении? Там учились в школе?

– В Свердловске. У меня отец армянин, мама - русская. Ни разу, к сожалению, не был в Армении. Язык даже не знаю.

– А скажите, Давлатян, если это можно, как же звать вашу невесту? Наверно, Наташа или Зина? Я не угадала?

– Мурка. Кошка Мурка. Кыс, кыс, кыс. Вот и все.

– Зачем вы сердитесь, Давлатян? Честное слово, я не хотела вас обидеть. - Она грустно улыбнулась. - Мне просто приятно говорить с вами. Вот Кузнецов тоже как-то странно смотрит на меня. Зачем вы на меня сентябрем смотрите, мальчики? Неужели я это заслужила?

– Это ваша фантазия, Зоя, - смягчившись, сказал Давлатян. - Мы сентябрем не смотрим!

– Кажется, пришли, - прервал разговор Кузнецов. - Чувствуете, дымом пахнет. Печка у них, кажется. Откуда у них печка?