Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

– Теперь он будет курить махорку, а не «Казбек», – невозмутимо вставил Гребнин, перелистывая страничку устава. – И прутиком не будет хлопать, как Градусов. – «Часовой есть лицо неприкосновенное», – прочитал он углубленно фразу из устава и добавил: – Борис тоже считает себя лицом неприкосновенным.

– Что ж, тогда ты кури «Казбек»! Пожалуйста! – Борис швырнул коробку на стол и с выражением самоуверенной неприступности обернулся к Грачевскому. – Запомни: сегодня я в наряд не пойду. Понял? Завтра пойду, послезавтра, но не сегодня… Тебе все ясно? Или требуется перевести с русского на русский?

– Безобразие какое-то, – вздохнул Зимин и, подняв голову от скатки, захлопал своими длинными ресницами.

Не находя убедительных слов, Грачевский потерянно затоптался в палатке. Гребнин же взял со стола коробку папирос, с безразличием отбросил ее в сторону, сказал:

– Спасибо, милый Боречка. Тебя оскорбляет быть дневальным? Тебе не хочется подметать пол? Я видел таких пижонов на Крещатике. Ходили по вечерам с аристократическими галстучками. Мне хотелось таким побить морды. Но я воздерживался. Не потому, что морды у них стеклянные, нет. Не хотелось марать рук.

– Что ты сказал? – Борис рывком схватил его за ремень, притянул к себе. – Что? Повтори!

В это время в палатку вошел Алексей, бегло взглянул на обоих, устало спросил:

– Что стряслось?

– Выясняем добрососедские взаимоотношения, – ответил Гребнин, заправляя гимнастерку. – Все в порядке.

– Здóрово выясняете. А в чем дело?

– Благодари его, что все так обошлось, Сашенька! – насмешливо выговорил Борис, кивнув на Алексея. – В другой раз мериться силой можешь со мной на ринге, это будет разумнее для тебя и для меня!

– Не понимаю, при чем тут ринг? – спросил Алексей.

Когда Грачевский начал объяснять, в чем дело, и, хорошо зная об их дружбе, стал неуверенно, робея даже, подбирать мягкие, полуоправдывающие и себя и Бориса слова, Алексей, слушая этот лепет, вдруг не сдержался:

– Да что вы мнетесь, Грачевский? Что ж тут неясного, Борис? Что за нежности, черт возьми! Идет весь взвод – а почему ты не должен идти? – И, ругая себя в душе за эту горячность, он тише добавил: – А что касается ринга, то, прости, твоя угроза – глупость.

Он сказал это, чувствуя, что он, конечно, прав и, конечно, не прав Борис, но сейчас же подумал, что ему сейчас, в своем новом положении старшины, легче быть правым, – и внезапно ощутил жгучий, тоскливый стыд за свои слова, за свою несдержанность. «Что это со мной? Почему я так раздражен? Этого не должно быть между нами!..»

– Я очень хорошо тебя понимаю! Очень хорошо! – с язвительным и каким-то горьким удовлетворением произнес Борис, ударил коробкой «Казбека» о стол так, что рассыпались папиросы, и вышел.

Глава четырнадцатая Дневник Зимина

13

Мы в лагерях! Стоим в лесу на берегу по-походному. Комары носятся тучами, спасенья нет. Они очень злые. «До наглости!» – говорит Полукаров. Но нашли выход. ШБС. Все чихают от дыма. Я стараюсь крепиться, но ничего не выходит. Кто-то уже сочинил стихи:

Вьется тучей Рой летучий,
Ситуация ясна.
Разведи-ка ШБСе,
Шишек много, где же кружка,
Легче будет на душе.

Вообще я полюбил свой взвод. Мне даже часто как-то весело, когда думаешь, сколько у тебя хороших товарищей. Вот Степанов, он тихий, он учился в университете. А как стрелял вчера! Он подготовил данные за несколько секунд в уме. Кап. Мельнич. похвалил его перед строем после стрельбы, а Степанов пожал плечами и стал поправлять ремень – у него всегда пряжка на боку, все время сползает, и никакой выправки. Во время вчерашнего купанья ст. дивизиона Бор. Брянцев сказал Степанову при всех: «Ты заранее знал расстояние до цели и батареи, шаг угломера». Степанов поглядел на него, улыбнулся и сказал: «Давай входные данные». Брянцев посмотрел на часы и скомандовал входные. Они стояли на вышке для прыжков. «Есть!» – сказал Степанов и нырнул в воду. Он вынырнул и сразу крикнул готовый угломер и прицел. На часах прошло 19 секунд. Все удивились. Брянцев подсчитал на бумаге и сказал: «Любопытно», – и ушел какой-то обозленный. Мне показалось, что он почему-то недоволен или завидует Степанову.

Сегодня Полукаров рассказал интересную вещь. Он хорошо знает английский язык и прочитал в одном военном американском журнале, что команда «Смирно!» у них подается так: «Парни, смирно!»