Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки

А тогда, четверть века назад, массовое телевидение едва начиналось. Хватились: а где люди?

Штатные строчки не заполнены. В ведомостях заработной платы сплошные прочерки. Это был золотой век московского телевидения. На всех телезрителей была одна дикторша Валя, так она и вывозила всех.

Начались выезды за рубежи нашей великой родины, загра, или загранка, как нынче говорят. Бразилия — три года, Вашингтон — пять лет. Стало больше прозорливости, политической страстности. Аркадий Миронович изучал проблему проникновения мафии в синдикаты — и даже брошюрку написал на эту животрепещущую тему.

Короче, о нем стали поговаривать.

Это сейчас пошли новые проблемы — стариков затирают, пытаются задвинуть в сторону. Не прошло и двух недель после обильного, затянувшегося на полторы недели шестидесятилетнего юбилея, как Васильев спросил — словно бы между прочим.

— Пенсию-то оформляешь? Ты ведь засраб.

Я так и вздрогнул, мне показалось, что я ослышался. Мы обедали в нашем буфете, в комнате никого кроме нас не было. Заслуженного работника культуры я получил год назад — зачем он об этом спрашивает?

Я засмеялся.

— Можно подумать, — говорю, — что у тебя социальный план горит.

— Так я и знал, — сказал он грустно. — На тебя рассчитывать не приходится.

И перевел разговор на другую тему, будто ничего и не было.

А неделю назад — я уже получил приглашение в Белореченск — снова завел разговор — но с подходцем.

— Есть такое мнение: надо усилить вторую программу. У тебя нет возражений? Придадим второй программе авторитет и звучание. Тебе это по силам.

А у нас вторая программа то же самое, что кавказская ссылка для Лермонтова: оттуда только в пропасть.

Я первым делом подумал про себя: что скажет Вероника?

И говорю вслух, ибо у меня не оставалось выбора:

— А ты подумал, что скажет Вероника?

Васильев сразу ушел в кусты, это он умел делать бесподобно.

— Я не настаиваю. Но на всякий случай — посоветуйся с ней.

Васильев моложе меня на десять лет, но я точно знал: в разведку его с собой не взял бы.

Впрочем, кто знает — годится ли столь нетипичная история для крупноблочной судьбы? Ведь в таком случае может объявиться новый блок.

Пенсия. И все предстоящие радости, с ней связанные. Натяну шерстяные носки и буду сидеть у телевизора. Недаром сказал обозреватель Глен Гросс, кстати заметить, ветеран 42-й пехотной дивизии армии США, форсировал на хилом буксирчике Ла-Манш, катил на танке по Европе. Так вот, Глен сказал:

— У старости есть одно неоспоримое преимущество, она лучше смерти.

Так и было. Глен заявил: приеду в Россию, если меня встретит и проводит мой коллега Аркадий. И Васильев не посмел ответить, что его подчиненный А. Сычев в больнице или в отпуске.

Вот какой подтекст был в телеграмме. Васильев капитулировал — надолго ли? Опять Аркадию Мироновичу спасать Россию.

Он обходил магазины в той последовательности, в какой они располагались в лабазном ряду. В книжном магазине ему попались на глаза «Мифы народов мира», Аркадий Миронович разбежался было, но «Мифы» стояли на обменной полке, обладатель «мифов» просил за них восемь детективов. Все же Аркадий Миронович сумел купить набор открыток с видами Белореченска, но и в цветном изображении не мог найти материальных следов своего прошлого.

Магазины уже закрывались. Он почувствовал, что проголодался, зашел в кафетерий. Темнело. На улицах зажигались огни.

Таким образом Аркадий Миронович с неумолимой постепенностью двигался навстречу судьбе, которая как раз нынче приняла суровое решение выйти за рамки банальностей и швырнуть нашего героя навстречу новым испытаниям.

Шагая по булыжному проезду, Сычев спустился к речному вокзалу, сошедшему к реке с цветной открытки. В его прозрачных глубинах играла невидимая музыка. Наружная лестница вела на второй этаж, где прямо на стекле было написано затейливыми буквами: бар «Чайка». Два такси с зелеными глазками дремотно застыли у главного входа.

Аркадий Миронович хотел было подняться в бар, к музыке, но вместо этого по велению судьбы обогнул вокзал и вышел к реке.

Аркадий Сычев едва не зажмурился от восхищения. Перед ним выросла белоснежная сахарная глыба, тоже, между прочим, типовая, но тем не менее ослепительная, расписная, целеустремленная.

Теплоход, видно, только что подошел, ибо внутри глыбы затухал звук работы и едва заметно ослабли швартовы на носу.

Пассажиры стояли на верхней палубе и взирали свысока на Сычева. У каждого в кармане ключи от теплой каюты. Аркадий Миронович почувствовал озноб.

По белоснежному борту шла надпись: «Степан Разин». Чуть ниже была помета: «Теплоход следует вверх. Порт назначения — Москва». Зыбкие мостки соединяли мечту и берег. Сейчас их сдвинут — и тогда…

Не раздумывая, Сычев вбежал в здание вокзала. Касса была открыта.

— Билеты на «Степана Разина» есть? — взволнованно спросил он.

— Сколько вам?

— Мне нужен первый класс, — предупредил он. — Даже «люкс».

— Есть и люксы.

— Сколько стоит?

— Девятнадцать сорок.

— А сколько он идет до Москвы?

— Двое суток. Вам одно место?