Горящая земля

Другой конь поставил копыто в волоске от моего лица. Я прикрылся щитом и попытался выбраться из-под жеребца. В мой щит врезался чей-то клинок. Лошадь наступила на Вздох Змея, и я чуть его не лишился. Мой мир превратился в мешанину стука копыт, воплей и смятения. Я снова попытался выбраться, а потом что-то — то ли клинок, то ли копыто — ударило по задней части моего шлема, и полный смятения мир стал черным.

Я был ошеломлен и слышал, как в темноте кто-то жалобно стонет. Это был я. С меня пытались стащить шлем; когда тот, кто это делал, понял, что я еще жив, он приставил нож к моим губам. Помню, я подумал о Гизеле и отчаянно проверил — держу ли я рукоять Вздоха Змея. Но рукояти не было в моей руке, и я завопил, зная, что буду лишен веселья Вальгаллы. А потом перед моими глазами все заволокло красным.

Я ощущал на лице тепло, перед глазами все еще маячило красное, и, придя в себя, я обнаружил, что пытавшийся меня убить человек сам умирает, и его кровь течет на мое лицо. Потом Сердик столкнул с меня умирающего и вытащил меня из-под мертвого коня.

— Вот!

Ситрик сунул мне в руку Вздох Змея.

И Ситрик, и Сердик были пешими.

Датчанин победоносно закричал и сделал выпад с седла копьем с толстым древком. Сердик отразил удар черным, опаленным щитом. Я пырнул всадника в бедро Вздохом Змея, но удар был слабым и копье полоснуло меня, тяжело врезавшись в мой щит.

Датчане чуяли близкий триумф и рвались вперед; мы чувствовали, как они крошат липовое дерево наших щитов.

— Убейте их лошадей! — прокричал я, но из горла моего вырвался лишь хрип.

Справа появились несколько человек Веостана: они погнали своих коней на датчан. Я увидел, как сакс извернулся в седле; рука, в которой он держал копье, повисла, держась лишь на обломке кости и сухожилии.

— Иисусе! Иисусе! — кричал кто-то.

Это был отец Пирлиг, присоединившийся к нам. Валлийский священник сражался пешим, его брюхо выпирало под кольчугой, копье в его руках походило на маленькое дерево. Щита при нем не было, поэтому он орудовал копьем обеими руками, вгоняя его во вражеских коней, чтобы удержать их на расстоянии.

— Спасибо вам, — сказал я Сердику и Ситрику.

— Мы должны вернуться, господин, — сказал Сердик.

— Где Финан?

— Назад! — крикнул Сердик, бесцеремонно схватил меня за плечо и потащил прочь от датчан.

Финан сражался позади нас, рубя топором датчан на южном конце перевала, где его поддерживали большинство моих людей и мерсийцы Элфволда.

— Мне нужна лошадь, — прорычал я.

— Что за неразбериха, — сказал Пирлиг, и я чуть не засмеялся, потому что его тон и слова были такими мягкими.

То было больше, чем неразбериха, — то было бедствие. Я привел своих людей на край холма, а датчане оправились от нашей атаки и теперь окружили нас. К востоку, северу и югу от нас были датчане, и они пытались согнать нас с перевала, чтобы преследовать вниз по крутому склону, где наши тела превратились бы в кровавое месиво под восходящим солнцем.

По меньшей мере сотня моих саксов осталась теперь без коней, и мы образовали круг внутри отчаянной «стены щитов». Слишком многие погибли, причем некоторые от рук своих же, потому что в этом водовороте трудно было отличить друга от врага.

Многие саксы имели на щитах крест, но не все. Здесь валялось и немало тел датчан, но их выжившие намного превосходили нас числом.

Они окружили мою маленькую «стену щитов», а их всадники загоняли конных саксов обратно в лес.

Элфволд потерял скакуна и пробился ко мне.

— Ты — ублюдок! — сказал мерсиец. — Ты — предательский ублюдок!

Он, должно быть, подумал, что я намеренно завел их в ловушку, но лишь моя глупая беспечность, а не предательство привела к такой беде.

Элфволд вскинул щит, когда налетели датчане и обрушили на нас удары сверху вниз. Я вогнал Вздох Змея в грудь лошади, вывернул клинок и вонзил снова, а Пирлиг приподнял человека с седла ужасным ударом своего тяжелого копья.

Но Элфволд пал, его шлем был разрублен, его кровь и мозги выплеснулись на мое лицо. Он еще успел осуждающе посмотреть на меня, прежде чем начал дрожать и биться в судорогах, а мне пришлось отвернуться, чтобы вогнать меч в другого датчанина, чья лошадь споткнулась о труп.

А потом враги отступили от нашей «стены щитов», чтобы приготовиться к новой атаке.

— Иисусе, Иисусе! — сказал Элфволд.

В его горле заклокотало, и он затих.

Наша «стена щитов» сжалась, щиты наши были расщеплены и окровавлены. Датчане насмехались над нами, рычали и обещали нам мучительную смерть.

Люди придвинулись ближе друг к другу, и я должен был их подбодрить, но я не знал, что сказать, потому что то была моя вина, мое безрассудство. Я напал, не выяснив сначала, насколько силен враг. Я подумал, что моя смерть вот-вот придет, но я отправлюсь в загробную жизнь, зная, что забрал с собой слишком много хороших людей.

Итак, единственное, что мне оставалось, это умереть хорошо, и, протиснувшись мимо щита Ситрика, я пошел навстречу врагу.