Горящая земля

Этельфлэд. Я сбежал от Альфреда и чувствовал лишь облегчение оттого, что обрел свободу. А теперь его дочь призывала меня. И Пирлиг был прав. Некоторые клятвы приносятся по любви, и эти клятвы мы не можем нарушить.

Зимой я чувствовал себя рулевым в тумане, которого несет приливом в ничто, которого ветер гонит туда, где нет гавани, заблудившимся, — но теперь словно рассеялся туман. Судьбы показали мне знакомый береговой знак, и хотя это был не тот знак, которого я желал, он все же говорил, куда мне направить корабль.

Я и в самом деле дал клятву Этельфлэд. Почти каждое обещание, данное мною ее отцу, вырывалось у меня, иногда силой… Но и клятва, данная мною Этельфлэд, — тоже. Обещание служить ей было платой за то, что она дала мне людей, чтобы помочь отчаянной атаке на Лунден. Помню, как я негодовал, что за это назначили цену, но все равно встал перед ней на колени и дал клятву.

Я знал Этельфлэд с тех пор, как та была ребенком, полным озорства, жизни и смеха. И я видел, как все это замерзает в ней из-за брака с моим кузеном. За годы, минувшие после данной мною клятвы, я стал любить ее — не так, как любил Гизелу, дружившую с Этельфлэд, но как сияющую девушку, чей свет был погашен жестокостью мужчин. И я служил ей. Я защищал ее. А теперь она просила защитить ее снова, и эта просьба наполнила меня нерешительностью.

Следующие дни я старался себя занять, охотился, упражнялся с оружием, и Финан, который часто был моим партнером в схватке на мечах, однажды сделал шаг назад и спросил, не пытаюсь ли я его убить.

— Прости, — сказал я.

— Это из-за валлийского священника, верно? — спросил он.

— Из-за судьбы, — ответил я.

— И куда ведет нас судьба, господин?

— На юг, — ответил я. — На юг.

А я ненавидел это слово. Я был северянином, моей страной была Нортумбрия, однако пряхи забирали меня на юг.

— К Альфреду? — недоверчиво переспросил Финан.

— Нет, — ответил я. — К Этельфлэд.

Я произнес ее имя и понял, что не могу больше медлить.

Итак, спустя неделю после отъезда Хэстена я пошел к Рагнару и солгал ему, потому что не хотел, чтобы тот видел мое предательство.

— Я собираюсь защитить своих детей, — сказал я ему.

— Хэстен наверняка их не убьет, — попытался он меня успокоить.

— Но Скади убьет.

Рагнар подумал об этом и кивнул.

— Верно.

— Или продаст их в рабство, — сурово проговорил я. — Она меня ненавидит.

— Тогда ты должен ехать, — сказал Рагнар.

И вот я выехал из Дунхолма, и мои люди отправились со мной, потому что дали мне клятву верности, и их семьи отправились тоже. И тогда Рагнар понял, что я уезжаю навсегда.

Он наблюдал, как мои люди навьючивают лошадей кольчугами и оружием, а после посмотрел на меня — обиженно и недоуменно.

— Ты едешь в Уэссекс? — спросил он.

— Нет, — пообещал я — и говорил правду.

Брида это знала.

— Тогда куда? — сердито вопросила она.

— К своим детям.

— Ты привезешь их сюда? — живо поинтересовался Рагнар.

— У меня есть подруга, — сказал я, избегая ответа на его вопрос, — которая заботится о моих детях, и она в беде.

Брида прорубилась сквозь мои недомолвки.

— Дочь Альфреда? — пренебрежительно спросила она.

— Да.

— Которая ненавидит датчан, — проговорила Брида.

— Она умоляет меня о помощи, — сказал я Рагнару. — И я не могу ей отказать.

— Женщины делают тебя слабым, — прорычала мне Брида. — А как же твое обещание отплыть с Рагнаром?

— Я не давал такого обещания, — огрызнулся я в ответ.

— Ты нам нужен! — умоляюще сказал Рагнар.

— Я и моя наполовину укомплектованная команда?

— Если ты не поможешь уничтожить Уэссекс, — заявила Брида, — ты не получишь долю его богатств, а без них, Утред, у тебя нет надежды получить Беббанбург.

— Я еду, чтобы найти своих детей, — упрямо повторил я.

И Брида, и Рагнар знали, что я говорю лишь половину правды — в лучшем случае.

— Ты всегда был больше саксом, чем датчанином, — насмешливо проговорила Брида. — Ты хочешь быть датчанином, но у тебя не хватает храбрости.

— Может быть, ты права, — признал я.

— Нам следует убить тебя прямо сейчас, — сказала Брида.

И она не шутила.

Рагнар положил ладонь на руку Бриды, чтобы заставить ее замолчать, потом обнял меня.

— Ты мой брат, — проговорил он.

Мгновение он не отпускал меня. Он знал, как и я, что я возвращаюсь к саксам, что мы вечно будем сражаться на разных сторонах. Все, что я мог сделать, — это пообещать, что никогда не буду сражаться лично против Рагнара.

— И ты выдашь наши планы Альфреду? — спросила Брида.

Рагнар, может, и смирился с моим отъездом, но Брида никогда ничего не прощала.

— Я ненавижу Альфреда, — сказал я. — И хотел бы, чтобы вы повеселились, сокрушая его королевство.

Вот, я написал это, и мне было больно это писать, потому что воспоминание о том расставании томительно. Брида ненавидела меня в тот миг, Рагнар был печален, а я был трусом.

Я спрятался за участью своих детей и предал дружбу.

Всю зиму Рагнар укрывал меня, кормил моих людей, а теперь я его бросал. Он был счастлив, что я на его стороне, он был счастлив сражаться с Уэссексом, но думал, что мы с ним поведем эту войну вместе. А теперь я его покинул. И он разрешил мне покинуть его.