Горящие сады

— Позвольте, — Бобров повернулся к Антонине и мягко, извиняясь, извлек из ее рук книгу. — Пользуясь этой мимолетной встречей, хочу преподнести вам, — он быстро, на лету, сделал дарственную надпись, передал книгу Бильгофу. Тот принял, раскрыл. — Я дилетант в вопросах африканского юга, но герой задуманной мной картины действует именно здесь. И мне хочется понять атмосферу, послушать знатоков.

— Благодарю… Мистер Старцев, если сегодня вечером вы с женой и вашим другом располагаете временем и у вас нет намерений провести его по-своему, я был бы рад видеть вас у меня после шести.

— Спасибо, профессор, придем с удовольствием, — ответил Старцев, весело взглянув на Боброва. — Желаю приятной прогулки верхом.

Они дождались, когда машина Бильгофа прохрустела по гравию, прошелестела по асфальту, метнулась и растаяла в синеватой дымке.

— Ну вот видишь, первый контакт тебе обеспечил! — довольно смеялся Старцев. — А теперь, Кирюша, забудь о делах!

Они миновали ботанический сад с глубокими зелеными полянами и одиноко стоящим, похожим на дуб деревом. Боброву на миг захотелось уйти в эту зелень, сесть под округлое, черно-живое дерево, прислониться затылком к теплой коре. Прокатили мимо рощи, где пестрели разноцветные кони, наездники прямо и грациозно сидели в седлах, и одна лошадь, управляемая седоком, плавно скакала, перебирая хрупкими копытами, и казалось, из окна скоростной машины, — они смотрят замедленную съемку.

Долго катили по пустому, голубому, как река, шоссе, мимо влажных рощ и долин. Бобров, слушая мягкий ветер за стеклами, испытывал блаженство. Изредка вступал в короткие, все о московской жизни, разговоры с друзьями. Они чувствовали его состояние, не докучали, оставляли молчать.

Достигли Национального парка, где был устроен натуральный, в каменистых холмах, вольер для львов. Привратник открыл ворота, они покатили по желтой, проросшей корнями дороге, высматривая на гранитных утесах львов. Наконец увидели целое стадо, ленивое, лежащее в тени. Перед львами, обглоданно-белый, с кровавыми ошметками, валялся коровий костяк. Антонина в страхе подняла стекло, и они медленно проехали мимо сонных, сытых животных. Только один лев поднял свою круглую башку и зевнул.

Они закусили в маленьком ресторанчике у воды. Стейк был отлично прожарен, зелень свежа, а вино такое холодное, что ломило зубы.

Тут же, у ресторанчика, они зашли в лавку, торгующую изделиями из слоновой кости. Все ее пространство — прилавки и полки — было заполнено желтовато-белыми резными скульптурами, огромными гнутыми бивнями, в которых были выточены лабиринты орнаментов, выглядывали лики людей и животных, и казалось: бивень гудит бесчисленными голосами, звериными рыками, охотами, танцами у костров — гулом первозданной, готовой излиться в мир жизни.

Бобров, перекладывая драгоценную кость, выбрал два браслета. Один для жены, с бегущими по кругу слонятами. Другой, поддавшись внезапному, похожему на нежность чувству, для Марии, вспомнив ее теплую смуглую руку у себя на плече, испуганное умоляющее лицо в машине по дороге из Ресано Гарсиа. Хотел, вернувшись в Мапуту, сделать ей этот подарок — белоснежный, перевитый цветами браслет.

Они вернулись на виллу, утомленные, довольные. Бобров, извинившись, ушел к себе, в прохладную пустую спальную, и дневной его сон был сладок и свеж.

Его пробуждение было медленным возвращением в свет, в благоухающую прохладу, в тихое, дружелюбное звучание голосов под окном, где шелестела вода, орошавшая твердые кущи. До вечернего визита к Бильгофу оставалось много светлого дневного времени. И Бобров, еще утром, во время поездки, плененный видом ботанического сада, глубоких зеленых полян и похожих на дубравы деревьев, отправился туда на прогулку, уговорив хозяев не провожать его.

Повторяя изгибы шоссе, легко нашел сад. Переступил низкую каменную оградку, шагнул на плотный травяной покров, уже не зеленый, а рыжеватый, сожженный солнцем, пахнущий сеном, с повсеместным стрекотом незримых кузнечиков. Погружался в ухоженную, совсем нерусскую природу, уже не таившую в себе сходства с дубравами и полянами. Чистые, любовно, архитектурно спланированные насаждения кустов и деревьев были оснащены этикетками, латинскими и английскими надписями. Живая коллекция центральноафриканских растений окружала его глянцевитыми кронами, ветвистыми стволами, обильными соцветиями.