Горящий рукав

Полюбил секретарь райкома.

Подарил уже туфли спортивные -

Но меня увлекали беспартийные.

Это, разумеется, он сказал о себе. Все, занятые делами, интригами и карьерой, сбивающиеся в стаи, прекрасно знают: Уфлянда в партию не брать. Он обязательно, добродушно и простодушно, немедленно потеряет партбилет, и перепутает пароль, и будет смеяться. И в этом прелесть его, и я бы даже сказал – долг, который он выполняет неукоснительно, в отличие от множества поэтов "трагических", которые с первых своих стихов обещают погибнуть, но упорно живут, никого при этом не радуя.

Уфлянда, человека живого, доброго и поэтому незащищенного, жизнь как раз колошматит больше всех, и его "вспышки радости" по этому поводу закаляют и нас.

Помню его самый главный приход ко мне – настолько уфляндский, что уж его не забудешь. Сначала зазвонил телефон.

– Валера, – произнес он нараспев, как обычно, – разве не сегодня заседание Пен-клуба? Я пришел в дом Набокова в три часа, как было велено, – и никого нет!

– Володя! – Обижаться нельзя на него. – Заседание завтра. Так что все почти правильно – и время и место. Только вот с днем вышла маленькая неточность – завтра приходи.

– Ну раз уж я на Большой Морской, – произнес он добродушно (хотя многие бы вспылили, неизвестно почему), – зайду к тебе. Чего взять?

Я тихо вздохнул. Уфлянд есть Уфлянд! Вообще, рабочий день еще в разгаре, но что это будет за работа, о чем хорошем ты можешь писать, если в жизни твоей не осталось места для любимого друга и поэта?

– Ну… чего-нибудь легкого! – произнес я и, сдвинув пишущую машинку, поставил на ее место рюмки.

У всех гениев бывают дуэли – Уфлянда злые завистники тоже нашли.

Свет раздражает многих – его хотят погасить. Это странно – почему так ненавидят добро?

Представляю, как он, добродушно улыбаясь, вошел в магазин, долго и весело пререкался с продавщицами, выдавая свой обычный уфляндский карнавал… зло накинулось сзади.

Звонок был очень длинный. Слегка удивившись, я пошел открывать.

Володя стоял согнувшись, закрыв свои кудри ладонями, и между пальцами текла кровь.

– Извини… напачкаю тут, – произнес он в первую очередь.

– Ты упал?

– Помогли. Во дворе подстерегли. Схватили сзади, затащили в мусорную нишу, дали чем-то железным по голове и сумку вырвали… вместе с бутылками. Извини!

За время этого рассказа мы прошли с ним, обнявшись, в ванную, я, как мог, разобрался с раной, продезинфицировал ее… но сделать ничего существенного не мог. Кожа на голове была разрублена и разошлась широко.

– Вызываем "скорую"?

– …Ну давай! – неохотно он согласился.

"Скорая" приехала неожиданно скоро, и Володю увезли. Я позвонил его жене Алле: "Вот… хотели выпить в неурочное время… и вот результат".

– Я этого и боялась, – вздохнула она. – Что-то давно ничего такого с

Уфляндом не приключалось! Короче, так: только он придет к тебе – немедленно гони его домой!

– Ты думаешь – после этого… он придет ко мне домой? – спросил я ошеломленно.

– Ты что? Уфлянда не знаешь? – сказала она.

Да, видимо, она знала Уфлянда даже лучше, чем я!

Звонок раздался удивительно скоро, я побежал открывать. В дверях стоял Уфлянд, значительно более веселый, чем в первый раз. Он был в красивой белой шапочке из бинта, и над темечком задорно торчали

"заячьи ушки".

– Однако, ты быстро! – проговорил я.

– Так те же ребята подвезли меня на "скорой", как-то подружились мы!

Да-а. Настолько подружиться в "скорой", везущей тебя, – это только

Уфлянд умеет!

В руках его красовались две бутылки.

– Может… пока не надо? – неуверенно произнес я.

– Да ты что, Валера? – Он засмеялся. – Чтобы какие-то идиоты смогли испортить нам встречу? Да не бывать этому!

И мы радостно выпили эти две бутылки. Потом я пошел его провожать.

Мы шли, самоотверженно поддерживая друг друга. У Мойки он бодро сказал мне: "Иди домой, Валера! Я доберусь!"

Ночью раздался звонок: Уфлянд попал под машину. Мы с Арьевым поехали его навещать. Володя лежал весь забинтованный и улыбался.

– Удивительный тут случай со мной произошел. В реанимации я встал – и пошел. Вдруг вижу: ко мне подходит Серега Довлатов, в белом халате, берет меня на руки и несет.

Утром выяснилось – это санитар, но похожий на Серегу абсолютно. И фамилия – Довлатян!

Через месяц Уфлянд, уже с тросточкой, улыбаясь, вышел из больницы.

МОСКВА И МОСКВИЧИ

Как опасна и бесприютна жизнь! Чувство это, присущее юности, возникает во мне всегда, когда я подхожу к Московскому вокзалу, чтобы уехать и опять попытаться что-то в моей жизни изменить.

Наверное, это еще и с тем связано, что здесь зародилась моя душа и, только-только сцепившись в воздухе, была еще хрупкой, готовой исчезнуть, и ощущение зыбкости, страха исчезновения возвращается здесь. Отец, приехав сюда в аспирантуру, целых два месяца ждал приема, почти без денег, не имея рекомендаций и надежд. И сломался в какой-то момент, решил вернуться в Саратов, где он окончил институт и мог пристроиться. Они с другом даже купили билет на поезд, но почему-то в день отъезда отец уговорил друга съездить в Петергоф, посмотреть знаменитые фонтаны – "раз уж мы уезжаем насовсем".