Горицвет (СИ)

Помимо воли в ней уже звучит и рвется наружу требовательный голос давно закабаленной души. Он повелевает ей склоняться слухом к греховным язвительным речам Грега. Смиряться послушным взглядом перед его алчно пламенеющими угольными глазами, и всем существом, каждой трепещущей жилкой, каждой встревоженной каплей крови, каждым ударом покоренного сердца желать нерасторжимой и необратимой близости с ним. Но от одного смутного предчувствия такой близости у нее темнело в глазах. Конечно, если он и Серый — одно… Жекки все еще не была убеждена в этом… И все же, слишком многое говрило в пользу этой невозможной связи.

Наверное, Серый просто не выдержал разделяющей их видовой пропасти. Он так долго, так преданно любил ее, что рано или поздно должен был заявить о своей любви на понятном ей языке. И конечно, это решение далось ему нелегко. Это и в самом деле, даже по мысли, непередаваемо и ужасно. И, тем не менее, он решился. Решился потому, что любит сам, и знает, как она любит его. Только вот странность. Почему-то став Грегом, он начал вести себя с ней, как никогда не позволил бы себе, будучи Серым. Может быть, перемена плоти совершенно изменяет сознание? Возможно, неизменными остаются лишь чувственные переживания, которые это существо не в состоянии преодолеть. А все остальное, составляющее духовную и волевую сторону, меняется в человеческом обличье ликантропа до неузнаваемости, и он проявляет те же «звериные» чувства, сообразуясь уже с совсем другим веществом своего «я». И при всем при том, разве не удивительно, что ей уже несколько раз казалось, как в брошенных на нее темных взглядах, в отдельных чертах и манере вести себя, даже в непреднамеренных жестах Грега, проскальзывало что-то настолько знакомое, настолько притягательное, что ее сомнения в реальности некоей неизученной страшной болезни рассеивались сами собой.

«Интересно, как тогда называется моя болезнь, — подумала она, — ведь для здорового все эти рассуждения просто невозможны. Почему замечательный волк становится дурным человеком и как дурной человек может превратиться в симпатичнейшего зверя? — Ну, разве это не похоже на бред? Узнай Аболешев, о чем я сейчас думаю, он всерьез испугался бы за меня». Жекки подавила тяжелый вздох.

Ей почему-то стало больно думать о Павле Всволодовиче. Он как-то незаметно отдалился, отошел в свои сны и в ту темноту, что проносилась за бортом ревущей машины. Вторая половина сердца Жекки, разделенного и связанного одной и той же непобедимой страстью, сейчас звучала сильнее и громче. Серый, с его неразгаданной тайной, с его беззащитностью перед лицом поджидающего убийцы, наконец, с его отчаянной попыткой сказать о своей любви к бедной двуногой, сделался в эту минуту самым главным, самым дорогим для нее существом.

Думая о нем, она снова, как в прошлый вечер, незаметно переключила взгляд на Грега. Она видела его, четко обрисованный темнотой, точеный профиль с чернеющим над верхней губой тонким изгибом усов и агатовым блеском чуть прищуренного левого глаза, и уже не могла думать ни о ком другом. «Даже если я люблю не его, а волка, он будет чувствовать мою любовь, и будет думать, что она предназначена ему».

— Евгения Павловна, дорогая, — вдруг прервал ее летаргическую задумчивость Грег, не оборачиваясь и не меняя сосредоточенного выражения лица, — этак вы мешаете мне вести автомобиль. — Из-за вас я рискую упустить руль, а это может кончиться очень печально для нас с вами. Вы смотрите, точно видите сквозь меня еще кого-то. Какое-то привидение. А я, опять-таки слишком занят, чтобы отогнать его прочь. Терпеть же его под боком, будучи с вами наедине, я не намерен. Так что сделайте одолжение, смотрите прямо или отвернитесь. Так будет спокойнее нам обоим.

Жекки, недовольная его отповедью, отвернулась. Как-то уж чересчур противоречиво и смутно выходило все с этим Грегом. Не то он заманивает ее в какую-то ловушку, не то она сама запуталась в каких-то гиблых силках. Никакой ясности.

Между тем, они уже въехали в Волкову слободу.

XLIII

Промчавшись по Карабуховской улице, Грег плавно остановил машину возле подъезда игорного дома Херувимова, официально, однако, именовавшегося трактиром, дабы не создавать лишних сложностей блюстителям закона.

Парадные двери заведения то и дело отворялись, впуская и выпуская группы важных господ с редкими вкраплениями ярких, вульгарно одетых дам, блистающих обильными украшениями и разноцветными перьями на огромных шляпах. У сверкающего подъезда толпились извозчики, конные экипажи и, чуть поодоль — небольшая кучка ротозеев, не допущенных внутрь по причине непрезентабельной наружности.

Помогая Жекки выйти из автомобиля, Грег решительно взял ее под руку. «Так надо. — заявил он, склонившись к ее уху. — Придется вам потерпеть, моя дорогая, если хотите, чтобы вас приняли здесь. Кстати, — добавил он, помедлив, и его тоненький ус приподнялся в противной усмешке, — я забыл спросить, вам доводилось играть в карты?»