Рядом с ним она вновь обрела радость. Его холодное бесстрастие и дикая слепая мощь завораживали. Жекки снова, может быть, впервые после того, как узнала о скупке лесных участков, испытала нечто похожее на прежнюю упоительную безмятежность. Ей даже показалось в какой-то момент, что это и есть счастье. Этот миг, когда она обняла волка, и он в ответ провел по ее щеке и губам шершавым, как наждак, языком. Так обнявшись, они молча сидели довольно долго.
Может быть, надо было просто вот так молча сидеть рядом, ведь они давно привыкли понимать друг друга без слов. Может быть, нужно было прислушаться к себе, чтобы услышать его голос, говоривший с ней в эти минуты. Так оно и было. Серый с ней говорил. Он сказал, что ждал ее, что, все время о ней думал и скучал. Жекки будто бы слышала эти признания в себе и верила им, глядя в горящие зеленоватым огнем волчьи глаза. И тут поймала себя на колючей мысли, почему этот разговор без слов стал возможен, почему они слушают и понимают друг друга, сидя в полном безмолвии, и, поймав эту потаенную мысль, вспомнила о Греге.
«Серенький, — сказала она, проводя ладонью по жесткому наружному ворсу волчьего хребта, — мы с тобой так странно расстались, и встретились тоже странно. Я думала, ты пропал. Я думала, что повела себя как-то не так, но ведь и ты тоже вел себя как-то не так. Сознайся. Я очень боялась, что это ужасное превращение, о котором я тебя предупредила, уже произошло». Услышав ее, волк резко отпрянул и поднялся в полный рост на высокие лапы. Жекки сидела перед ним на корточках. В таком положении голова Серого поднимается над ее головой, и она видела, что волк просто огромен. Он смотрел в ее обведенные розовым светом глаза, и она уже не ощущала в себе его голоса.
«Что с тобой, Серенький?» — спросила Жекки, подползая к нему. Серый не шелохнулся. «Ты что, тоже боишься этого превращения? Ты не хочешь его? Но ты же знаешь — те двое хотят застать тебя именно на том, священном для тебя месте. Ты знаешь теперь, что нужно быть острожным. Ты не позволишь каким-то негодяям помешать тебе. Если бы я знала это место, если бы ты мне позволил, я бы помогла тебе, потому что сама ужасно боюсь». Жекки снова приблизилась к Серому, но тот отступил, все так же прямо глядя на нее немигающим острым взглядом. «Ты как будто удивлен? — спросила она, немного сбитая с толку. — Или ты, став волком, забываешь все, что помнил, пока был человеком? Тогда я расскажу тебе снова…» Волк стоял как вкопанный, не отрывая от нее сверкающих глаз. Жекки подползла к нему и, охватив его шею, прижалась к нему. «Слушай, мне наплевать, какой ты бываешь, когда ты человек, хотя иногда даже как человек… когда ты меня целовал, я думала, лишусь чувств и…» Жекки не договорила, потому что Серый неожиданно издал что-то похожее на внутриутробное рычание и отдернул от ее руки свою шею. Он отошел, продолжая глухо рычать, и вместе с тем выдерживая ровное дыхание. Жекки растерянно уставилась на него. «Но мне правда очень нравилось, когда ты меня целовал, — сказала она, все сильнее теряясь от его утробного рыка. — Но только ты понимаешь — я не могла ни в чем признаться, — она попробовала улыбнуться притворно кокетливой улыбкой. — Вы, мистер Грег, ведете себя слишком откровенно, и я не могу потакать вашей наглости».
В сверкающих глазах волка промелькнуло нечто такое, что заставило Жекки прикусить язык. На минуту она совершенно потерялась. Блеск в зеленых глазах показался ей угрожающим. «Послушай меня, — еле-еле пролепетала она, не в силах преодолеть подмывающее изнутри нетерпение, благодаря которому, как ей казалось, она вот-вот избавится от всего того тягостного непонимания, что сковывало ее с Грегом, и что сейчас встало внезапной преградой между ней и Серым. — Я, наверное, очень сильно люблю тебя, люблю так, как может любить человек, и мне все равно, кто ты, Грег или Серый, точнее, мне все равно, что ты можешь быть тем, и другим. Для меня это совершенно не важно». Жекки протянула к нему руки и, обвив его лохматый загривок, еще раз уткнулась в него лицом. «Я боюсь за тебя, теперь ужасно боюсь из-за всей этой истории. Потому что… — она погладила его шерсть, поводя по ней своей щекой. — Потому что вы очень дороги мне, мистер Грег».