Горицвет (СИ)

Йохансу пришлось пересесть с козел в коляску, чтобы поддерживать герр Пауля. Силы покидали Аболешева. С его утонченного, обросшего темной щетиной лица, сошли последние краски. Оно было бледным, недвижным, безжизненным. Он почти не открывал глаза, поскольку, малейшие зрительные впечатления сделались ему тяжелы, как непосильная ноша. Он больше не мог двигаться, как и вообще производить какую-либо мышечную активность. Его обмякшее, слабое тело подбрасывало из стороны в сторону, точно оно было шматком резины, и если бы не поддержка камердинера, то, вероятно, Аболешева просто выбросило бы при очередном сильном толчке вон из коляски.

Но вопреки отмиранию в нем физической жизни, жизнь его внутреннего существа ослабевала не так заметно. Бесценный неукротимый ток эйя-сущности невозможно было прервать или остановить насильно без сознательного намерения самого носителя. Йоханс видел, как Высокий наместник пытается во что бы то ни стало сохранить максимально возможный заряд этой своей бесценной энергии, отключая один за другим менее важные при теперешних обстоятельствах телесные и чувственные функции. Он делал все, чтобы сохранить, хотя бы и в ущерб всему остальному, главное средоточие своего будущего возрождения в теле синта — совершенное интеллектуальное и духовное единство корневой первоосновы, неповторимый оплот эйя-сущности.

— Пора, — услышал Йоханс по лонео, и в который раз не без гордости за Командора изумился его способностям. Оказывается, даже будучи почти совершенно безжизенным внешне, Аболешев продолжал контролировать их передвижение по темным проселкам, четко отслеживая направление.

— Стой, — приказал Йоханс кучеру, и для верности подтолкнул того в спину.

Кучер потянул на себя вожжи и затравлено оглянулся. Он уже давно понял, что Господь Бог напустил за все его многочисленные грехи невиданную напасть — заставил возить каких-то полоумных, а не то и вовсе не похожую на людей нечисть. Он трепетно перекрестился.

Вокруг все было безлюдно и немо. Широко разлившийся лунный пламень окатывал красноватым зловещим сиянием застывшую посреди проселка конную пару с коляской. По обеим сторонам от проселка поднимались черные стены деревьев. Их сумрачные вершины подсвечивались тем же красноватым небесным холодом. Лиловая мгла, опутывая лохматые еловые лапы и корявые безлистные ветви, стелилась ниже, оседая между древесными стволами. Справа лес был несколько более разряжен и, должно быть, где-то неподалеку, за пологим изгибом дороги, обрывался большим открытым пространством. Оттуда веяло пустотой и гарью. Место называлось в народе Волчьей Горкой. В нем не было ничего примечательного, не считая того, что отсюда начинал подниматься, забирая все круче и выше, подминая под себя сложенную слоями земную твердь, знаменитый Волчий Лог.

Оглядываясь на лес, кучер еще раз перекрестился.

— Барин плох, — услышал он четко раздавщийся в тишине голос. — Чудно же говорил этот долговязый, точно и не по-русски.

— Видать растрясло, — промычал в ответ кучер.

— Его надо вытащить и положить. Так легче дышать.

Кучер послушно помог долговязому переложить помертвелого господина из коляски на обочину в придорожную пыльную траву.

— Вот твоя плата, — долговязый протянул кучеру аккуратно свернутую банкноту.

Что и говорить, господа не обидели.

— Поезжай. Я останусь с барином. Ему больше нельзя ехать.

— Дык, может, переждем малость, да и тронемся?

— Нет, ты поезжай.

— Как же вы тут, вить никогошеньки-то кругом?

— Здесь где-то недалеко должна быть деревня.

— Так, я акурат туда и обратно. Привезу подмогу, а там к утру из Новосспаского можно и фельдшера доставить.

— Да, — нехотя кивнул долговязый, — так будет правильно. Поезжай.

Кучер встряхнул вожжами:

— А ну, родимые, взяли…

Послышался металлический звон и скрип натянутой упряжи, мягкий шелест повернувшихся, хорошо смазанных, колес и такой же мягкий, расходящийся цокот копыт. Йоханс нагнулся над Аболешевым.

— Он уехал, милорд.

— Хорошо. Надо спешить.

Йоханс бережно подхватил Аболешева и одним сильным движением перекинул его себе за плечи, так что герр Пауль оказался прижат лицом к широкой спине своего гарда. Ноша была не слишком тяжелой, а если исходить из скрытых и пока еще не исчерпанных таврских возможностей Йоханса, то и вовсе не ощутимой. Придерживая одной рукой Аболешева, он легко миновал полосу мелкого придорожного кутастарника и углубился дальше в лесную чащобу. Таким образом была выполнена первоочередная задача — им удалось скрыться от людей. Ночью в лесу никто и не подумает искать двух странных, куда-то запропавших путешественников.