Горицвет (СИ)

Мама засмущалась и тотчас предложила гостю откушать чаю. Сом и не подумал отказываться. Когда он, шумно прихлебывая, выпивал уже вторую чашку, беспощадно поглощая при этом одну за другой раздобытые им же сушки, мама спросила:

— Расскажите же, что происходит сейчас в тюрьме с арестованными. Почему Грега до сих пор не выпустили, ведь ходили слухи, что его перевели под домашний арест?

— А это никакой разницы, — важно отметил Сом, — по ним что домашний, что обыкновенный, раз уж попал в тюрьму, то и сиди. Правда, оно конечно, их милость не шибко бедствует, да все едино взаперти, за решеткой. Не разгуляешься. А не выпускают… Говорят, не положено. Как других горемычных держат, так и их милость вместе со всеми. Ждут, дескать, большой воинский конвой из губернии, чтобы то исть, в самом крайнем разе с ним переправить арестантиков до Нижеславля, али еще куда. Для энтого дела и особую баржу должны прислать. Ну это если уж дела совсем плохи станут, а пока что солдаты не пришли, все сидят, как сидели. Опять же судейские, прости господи, все до единого разбежались. Их высокоблагородия, городской голова, прокурор, полицмейстер, эвон слышно, с первым же пароходом отчалили, и мелкие стряпчие тож вместе с ними. Им бы, как говорится, и скатертью дорога, воздух чище, дык опять же, выходит как посмотреть. Сами извольте рассудить, кто тепереча станет дела разбирать, кто скажет, кого казнить, а кого миловать? Не осталось таких вовсе.

— Но в тюрьме стало быть, есть какое-то начальство? Ведь кто-то должен был распорядиться не отпускать никого и ждать военной подмоги?

— Это да, на энтот счет вы, сударыня, в полной своей уверенности можете быть. Тюремное начальство у нас ого-го какое, его с места никакой пожар не сдвинет. Разве уж сам острог загорится. А пока то исть, у них за главного Семен Ильич, не бывать тому ни под каким видом. Очень уж они беспорядков не любят-с. Ни одна мышь у них не проскочит, А уж как они надзирателей своих в дугу гнут, про то и толковать грешно. Во как держат. — Для пущей наглядности Сом сжал пудовый кулак и, ласково улыбаясь чему-то, посмотрел на Юрину маму.

— Семен Ильич? — мама наморщилась, что-то припоминая, — Лягушкин, кажется?

— Он самый. Лягушкин. Фамилия их такая, знаменитая да.

— Из жандармов.

— Может и так, про это, честно сказать, не слыхал, а что до порядка большой охотник, это, как есть, известно. Вот их стараниями и выходит, острог стоит в полном своем виде, один одинешенек на весь уезд. Их милость уж на что ловок с людьми, а и тот уломать их благородия не сумел. Не выпускает черт плешивый ни в какую, хоть тресни. Зудит, как муха, одну и ту же песню: дескать, будут высшие распоряжения, тогда пожалуйте сколько угодно, а пока соблаговолите, дескать, отправляться в вашу камеру. Ну камера у их милости, известно, особая и держат их в полном довольстве, почти что как вольного. И гулять они могут по всему двору когда вздумается. И посетителей к ним пускают в любое время. Тут грех жаловаться. Так ежеди рассудить, им, как бессудно сидящему, оно и положено, то исть. По ихнему безвинному праву.

— Вы хотите сказать, Грег не испытывает большого стеснения?

— Какое там, гы-гы, — из утробы Сома почему-то раздались гогочущие стенания. Но мама не обратила на них никакого внимания.

— Мне так стыдно, что за все четыре дня, пока он арестован, я так и не навестила его, — задумчиво проговорила она. — Бедный Грег. Скажите он здоров? Может быть, нуждается в чем-нибудь?

— На этот счет не сумлевайтесь. Бедный… Их-то милость… — Сом опять прыснул со смеху, но мама снова не поняла причины его веселья, снисходительно посчитав его, видимо, каким-то внезапным приступом дураковатости.

— На их счет вы не думайте, — заметил Сом, успокоившись. — Они-с никакой нужды не знают, ни в харчах ни в прочем довольстве. Казенной стряпней брезгуют, так кормятся за свои. Я им кажный день доставляю с Вилки все, чего они ни пожелают. Так поди ж ты, как городские лавки позакрывались, они-с, почитай, на всю тюрьму теперь съестной припас закупают. И сам господин Лягушкин за это обещает им снисхождение при водворении, как они выражаются, законного порядка. Ну а на счет здоровья, тут и вовсе беспокоится не о чем. Они-с кажное утро холодной водой велят себя поливать и часа по два-три колотят меня толстыми перчатками, смеются, велят уворачиваться, а сами так и норовят всадить мне промеж глаз. А тут еще выдумали обучить меня как следует на шофера. Чтобы, то исть, я управлялся единолично с ихним авто и возил их милость, куда им заблагорассудится.

Услыхав про авто Юра чуть не подскочил на стуле.

— Значит, автомобиль тоже в тюрьме, — восторженно воскликнул он, забыв, что ни в коем случае не должен встревать в разговоры старших. — Я хотел сказать, тоже… он… там…

— Юра, — прервала мама, — пожалуйста, не забывайся. Твой вопрос вовсе не уместен, тем более, что наш гость…