Горицвет (СИ)

Юра тотчас сообразил по мелькнувшей на его лице страдальческой гримасе, что Малиновский разбит известием о судьбе тети Жекки ничуть не меньше, чем мама. Его коричневые круглые глаза стали совсем неподвижными.

— Ббоже ммой, — повторил он и запнулся.

— Вы можете взять солдат и добраться с ними… Лошади, телеги… это нетрудно, их можно найти. Но лучше верхом, Дмитрий Юрьевич. Ведь вы ездите верхом? Так будет скорее. До Никольского двадцать семь верст. Вы же знаете наши места? И если поспешить, то…

— Нно, Елена Ппавловна, — поручик говорил медленно и при этом все-таки ужасно заикался, — этто нневвозможно. Ппростите. Я… я кконечно, был бы готов… готов для Евгении Ппавловны на ввсе, что угоддно… но это… то, о ччем вы ппросите, решительно нневозможно. Ввы ввзволнованы и просто не понимаете, что говорите. Да и нне мможете вы знать, что происходит нна ссамом деле. Инск со всех сторон окружен бесконечным пожаром. Дороги отрезаны. Та, что осталась, идет вдоль берега и по ней нельзя добраться до Никольского. В вашу усадьбу можно пройти только через огонь. Ппоймите… это никому не под силу. Этто самоубийство, и даже если удасться, тто вероятнее всего, на месте Никольского осталось одно пепелище и… ну, ппростите, ппростите, что я ттак говорю. Но это кк несчастью пправда, Елена Ппавловна, и мне самому слишком ттяжело признать это… Вот ппрошу вас выпейте.

XLV

Поручик вытащил из кармана плоскую фляжку и поднес ее к маминым губам. Мама дрожала, не переставая цепляться за новенький офицерский мундир. И тут Юра вспомнил о своем обещании, данном на прощание Сому. Он вспомнил о нем и почему-то почувствовал то самое нетерпение, которое знал в себе в те минуты жизни, когда был захвачен каким-нибудь непреодолимым, неподвластным ему, страстным влечением.

— Алефтина, — полушепотом сказал он, обращаясь к подавленно молчавшей няньке, — я кое-что должен сделать. Здесь совсем недалеко. Я быстро.

— Куда? — сурово обрвала она его.

Но Юру было уже не удержать.

— Я быстро, — повторил он и во всю прыть бросился к каменным ступенькам лестницы.

За несколько секунд он взбежал на береговую вершину, огражденную чугунной решеткой. С набережной он в два прыжка перескочил на Садовый Бульвар и побежал дальше. Он бежал, сломя голову, задыхаясь от встречного ветра и лишь изредка останавливаясь, чтобы перевести дух, как было, когда он чуть не попал под копыта лошадей Сомнихина или когда пнул пустую жестянку, поймав себя на странном ощущении противоестественного дежавю. И вот он уже миновал короткую Троицкую улицу и увидел справа от мостовой высоко вздымавшуюся на пурпурно горящем фоне старую пожарную каланчу. По обе стороны от нее тянулись двухэтажные кирпичные здания бывших казарм, а чуть дальше, на повороте к мосту через загородный ручей, поднимался высокий черный забор городского острога. Юра, не задумываясь, метнулся к нему напрямик через широкую, напоминавшую площадь, улицу. Здесь тоже, как почти во всем городе, царила какая-то гулкая пустота, и над ней, как над голой пустыней властвовал только ветер, взметавший то и дело унылые пыльные вихри. Небо отбрасывало багровые отсветы, расползавшиеся по мутному пологу, как страшные щупальца гигантского осьминога, вдруг завладевшего воздушным пределом. Оглядываться по сторонам и в особенности всматриваться вдаль и ввысь стало как-то особенно неприятно. Не в последнюю очередь поэтому Юра старался избегать продолжительных остановок. Впрочем, он и без того сознавал, что должен спешить.