Горизонт края света

Колобовы знали, что последнюю студенческую практику я проходил в «Камчатском комсомольце». За три месяца изъездил весь полуостров, бывал на Севере. Тогдашний редактор молодежной газеты, зная о моей страсти, а также о бедственном положении ВЭ И (в глубинной «районке» люди подолгу не задерживались), выхлопотал мне вызов в «Полярную зарю». Знали бы вы, как я был рад! Ведь редакция этой газеты находилась прямо на берегу Пенжины, реки, которую не миновал ни один первопроходец!

В районе протекала и река Парень, а я просто бредил ею: на ней триста лет назад побывал Анкудинов и, значит, здесь, в районе Сухой протоки, должно стоять зимовье – то самое, в котором он пережидал холода «со товарищи». Ну, не зимовье – так всё равно какие-то следы должны остаться. В конце концов, и сам Атласов тут бывал. Хорошо бы найти его следы. Короче, о лучшем месте для работы о мечтать было нельзя.

– Ладно, – сказал Вэ И. – Вернешься из Старого посёлка, отпишешься – и в новую командировку. Администрация просит подготовить целевую полосу о том, как живут оленеводы Таловского национального хозяйства. Очень актуальная тема.

– Да что вы все о работе да о работе, – перебила его Зоя Антоновна. – Вольдемар, принеси-ка лучше фотографии Деца!

Дец – это пудель, причем, какой-то умопомрачительно редкой разновидности. В данный момент он находился на другом конце России в кооперативной квартире Колобовых, за которой присматривала старушка-мать Вэ И. А странная кличка «Дец» очень легко объясняется: это последний слог слова «молодец».

Этим своим Децем Колобовы регулярно хвастались: и умница-то он – спит только на коврике, не рвет обувь, не скулит зря и хозяев по фотографиям узнаёт. И вообще – интеллигентный пёсик: помогает носить сумки старушке, временно исполняющей обязанности его хозяйки, а еще – поёт под музыку, с удовольствием смотрит телевизор. И родословная у него – закачаешься! Я этот документ видел – голова кругом пошла от безупречности имён и характеристик предков пуделька.

Не знаю, как Колобовы в своей родословной, а я дальше прадеда никого у себя не знаю. И как ни бился – не выяснил. Вот и имя Герасима Анкудинова покрыто для меня мраком неизвестности: то ли предок, то ли однофамилец…

Я послушно полюбовался фотографией Деца: надо же было как-то отработать славный обед. Ничего, симпатичный барбос. Правда, его морда показалась мне самодовольной и туповатой.

После обеда я быстро доделал макеты, забил в них все «дырки» информациями – спасибо Светке, постаралась, и к шестнадцати ноль-ноль был свободен. А через час мы с Лёшей отчалили от причала Каменного.

Отплытие

Наша моторка медленно проплыла вдоль берега: на возвышении – уютные двухэтажные домики, из-за них виднелась крыша дома культуры, медленно брела по берегу, понурив голову, лошадь Марта – вместе с двумя другими кобылами она исправно развозила воду по домам: водопровода в Каменном пока что нет, трубы перемерзают при пятидесятиградусном морозе. Сейчас Марта, похоже, отдыхала, а две её товарки отдувались за неё. Следом за кобылой бодро трусила бездомная лайка Роза с выводком серых кутят. Щенки нет-нет да и взлаивали на парочку ворон, примостившихся на спине лошади. Тогда Роза останавливалась и, развернувшись всем корпусом, недовольно гавкала: свои, дескать, вороны, чего зря шумите? А птицы не больно-то и обращали внимание на собак, спокойно перебирая клювами короткую шерсть Марты.

– Э, эти вороны не настоящие, – презрительно сплюнул Лёша. – Только и знают, что по помойкам шариться да юколу с чердаков воровать. Настоящие вороны – в тундре. Наши старики считают их священными: живут эти птицы долго – две-три человеческих жизни, а то и больше. К небу близки, многое видят и слышат за свой век. Знаю место, где один старый ворон обитает: ещё мой прадед мясо в угощенье ему носил. Живёт он на одной территории, охраняет её от других воронов, никого не пускает. А поселковые никогда в тундру не летают, знают: настоящие вороны их туда не пустят – заклюют насмерть…

Марта со свитой скрылась за пригорком. Показались сети рыбаков из местной артели, пацаны с удочками. Но вскоре их не стало видно – Лёша прибавил скорости и «Прогресс» ходко помчался по воде. На левом берегу, километрах в пяти от райцентра, косили траву. Косари, как по команде, повернули к нам головы, помахали в знак приветствия. Травы здесь хорошие – сочные, выше двух метров.

Лодка проносилась мимо зарослей пышных чозений и чахлых берез, каких-то кустарников и редких, поросших густой травой островков. Шмыгали у кромки воды кулички, из прибрежных осин то и дело раздавались птичьи трели, а вдали, сколько хватало глаз, лежал сплошной узорчатый ковер – казалось, цвело всё, что только могло, даже самая махонькая былинка в конце июня стремится показать свою красоту и удаль. Тундра прихорашивалась, пела, улыбалась синевой озер.

Лёша заворачивал в какие-то бесчисленные проточки, потом «Прогресс» снова оказывался на просторах Пенжины – и опять узкие, глубокие каналы проток. Серебристые ветви чозении хлестали по лицу, пенилась за кормой вода.