Горизонт края света

Почему-то я ему не поверил, но всё равно меня грызли сомнения: а вдруг ОВ ещё с кем-то тайно встречается? Она же, заметив пасмурное моё настроение, ласково склоняла белокурую головку мне на плечо и шептала: «Миленький ты мой, если б знал ты, что никого так не любила, как тебя…»

Ах, белые ночи, белые ночи!

Но рассвет ударил по глазам, и всё вокруг запылало и зацвело, и мы, наскоро перекусив вареными чирами39, двинулись в путь по бесконечной мари, вдоль бесчисленных проток, озер и ручьёв. В одной широкой и достаточно глубокой протоке я искупался – сорвался с лесины, которую Лёша перекинул как мостик. Вода была ледяной – я сразу же промёрз до костей и покрылся «гусиной сыпью».

Чертыхаясь, мой напарник разжёг костёр и заставил раздеться догола. На меня тут же накинулись комары и оводы, и я был вынужден, приплясывая и откашливаясь, греться в самом дыму.

Пока одежда сохла, Лёша накипятил кипрея и запёк в огне свои таинственные корешки. Чай показался мне необыкновенно вкусным, а корешки, сладкие и мясистые, чем-то напоминали варёную морковку. И всё-таки, не смотря на такое знатное прогревание, я вскоре почувствовал лёгкое головокружение, лоб взмок, идти становилось всё тяжелее – скорее всего, простудил-таки лёгкие. Но я ничего не говорил Лёше и упрямо тащился за ним. Моя одежда, пока сохла, тоже прокоптилась – не хуже рыбы в шарабане. И на это амбре, смешанное с потом, тучами слетались комары, чёрт бы побрал всё их кровососущее племя!

Больше я не проваливался в ямы и не попадал в ледяные протоки – Лёша останавливался, подавал руку или просто предупреждал о тайных колдобинах и прочих сюрпризах, вообще – молодец, всячески опекал меня, неумеху. Ближе к вечеру нам чуть не повезло: над тундрой раздался тихий рокот – в бледно-синем мареве летел вертолёт. Нам бы, дуракам, догадаться бросить в костёр побольше зеленой травы, чтобы дым пошёл столбом, но до этого мы додумались, когда винтокрылая стрекоза уже пролетела мимо.

– Да ладно, – махнул рукой Лёша. – Это, может, браконьеры полетели. У них сейчас мода охотиться на диких оленей с воздуха. Всё равно они бы нас на борт не взяли.

И снова – оглушительная тишина, пелена мари, яростное солнце, цвирканье в кустах ольхи какой-то птички, ленивое дуновенье ветерка…

Делать нечего, поплелись мы с Лёшей дальше. Чтобы хоть как-то отвлечься от дум о нашем бедственном положении, я вспоминал всё, что прочитал об Атласове. Этому человеку здорово повезло – у него была замечательная жена, любившая его больше жизни. Я на миг представил ту, давнюю свою девушку избиблиотеки. Отрываясь от страниц очередной книжки, я видел перед собой её зватылок, аккуратную причёску, завитушки на тонкой шее, и эту голубую, медленно пульсирующую жилку… Если бы ей сообщили сейчас, что я потерялся в тундре, она бы, наверное, вздохнула: «Жалко, хороший был пацан…» И всё, больше ничего бы не сказала, потому что меня не любила. Наверное, на этом свете нельзя сделать двух вещей: заново родиться и заставить себя полюбить…

Про ОВ я вообще не стал думать. ОВ – это особый случай. Такой особый, что у меня даже под ложечкой холодеет, как подумаю о ней.

Не известно, как думал о ней Атласов, но по некоторым сохранившимся в архивах документам ясно: Степанида жила в вечной тревоге за мужа – дальние казачьи походы в те времена нередко заканчивались трагически, и тогда улочки Якутска оглашало великое причитание вдов.

Когда Владимир Владимирович ушёл на поиски Камчатки, его жена не находила себе места: из Анадырского об отряде не поступало никаких известий, а потом вдруг пришло сообщение, что новый анадырский приказной не доволен Атласовым…

Степанида немало слёз выплакала, бессчётное количество поклонов положила перед образом Богоматери – просила только об одном: пусть её супруга минуют все беды, и лиха не случится никакого, а если случится, то оставь его, владычица, в живых, пусть хромого, раненого калеченого, какого угодно, но – живого!

Когда в октябре 1699 года с далёкого Анадыря прибыли казаки Федор Андреев и Степан Бородин, Степанида, узнав об этом, выскочила из избы в чём была и прибежала в приказную растрёпанная, с горящими глазами – на полоумную была похожа.

Казаки не смогли скрыть от неё правды: на отряд Атласова совершено нападение, Ома подстегнул юкагиров на бунт. Убили Евдокима Старловского, Матюху Прибылова, Архипа Микитина, Сеньку Галева, Ивана Стадухина, промышленных людей Кирилла Иванова, Луку Федорова, Сидора Дмитриева…

Они перечисляли эти имена, и всё чернее становилось лицо Степаниды.

– Нет, нет! – успокаивали её казаки. – Не кручинься о своём-то! Живой он. Но врать не станем: юкагиры его ранили копьями…