Горизонт края света

Вслед за камчадалами казаки пришли к большому поселению. Издали оно представлялось чуть ли не городищем, окруженном сторожевыми башнями. Но башни оказались балаганами на высоких столбах. Возле них примостились шалаши, крытые серой травой, – назывались они барабары. Женщины стойбища летом готовили в них пищу, чистили рыбу, занимались шитьём. А жили аборигены в землянках, напоминающих снаружи невысокие круглые холмики.

Русские не без осторожности спускались в эти жилища по лестницам. Их удивляло то, что стремянки были горячие – и как только ещё не сгорели? Надо было то и дело переводить дух, чтобы не задохнуться: снизу шёл густой дым. Оказывается, лестницы в землянках обязательно располагались над очагами.

Кто-то из казаков заметил, как над одним из холмиков взмётываются красные головёшки. Что это такое, для чего?

– А вы не знаете? – в свою очередь удивился Купеня. – Разве владельцы молний иначе выбрасывают головёшки из своих жилищ?

– У нас другие обычаи, – сдержанно ответил Атласов. Он уже давно понял, что не стоит разубеждать туземцев, что мельгытанги – это обычные люди. Ореол тайны помогал держать язычников в повиновении.

– А-а, – хитро сощурился князец. – Наши гости не желают рассказывать о своих жилищах. У нас тайн от вас нет. Мои люди выбрасывают головёшки из очагов через отверстия-андроны. И у нас тот за великого удальца почитается, кто метко их глубокой землянки швырнёт наружу. Не выбросишь головёшки, оставишь их на ночь – заболит голова, умереть можешь…

Удобно устроившись на медвежьих шкурах, Атласов слушал камчадальского князца. От бытовых разговоров он перешел на более серьёзные. Оказывается, в низовьях Камчатки живёт другой большой род, во главе которого стоит Шандал. Он уводит в плен женщин и детей, опустошает селения, вырезает целые семьи и желает наложить дань на всех камчадалов. Он ухитрился похитить из хорошо укреплённого Ичинского острожка достойнейшую женщину – мать Купени, заставил старуху выполнять самую чёрную, унизительную работу, держал её впроголодь и бахвалился, что обратит в рабство все соседние племена. Каждый день камлал шаман стойбища, и накануне прихода русских духи ответили ему: одержать победу над заклятым врагом помогут Купене могущественные пришельцы…

Слушая этот рассказ, Атласов мрачнел. Чего, казалось бы, недоставало этому краю? Полноводные реки, густые леса, уйма зверья и птицы. И даже небо здесь другое – синее с ослепительно белыми облаками, не в пример надоевшему небосклону Севера – серому, с зеленоватым оттенком. А народ тут, однако же, беден, глуп и страдает от притеснений: сильный глумится над слабым, и в этом месте, похоже, та же притча – один хочет захватить всю благодать, чтоб владеть ею безраздельно…

– Хорошо, – решил Атласов, – казаки пойдут с тобой на Шандала. Но ты дай нам ответ: согласен ли принять защиту и покровительство Руси?

– Нам нужна защита! Мои люди нуждаются в сильных покровителях.

– Но за это надлежит вам платить царю соболиный ясак в его меховую казну…

Когда толмач перевёл слова Атласова, князец недоверчиво взглянул на приказного, и его глаза спрятались за сочными яблочками скуластых щёк:

– Ай! Зачем вам такой негодный зверь – соболь? Разве не желает ваш повелитель носить шубы из собачьего белого меха? У нас много таких собак, ими согласны ясак платить. А соболь – дрянная зверушка, не то что на одежду, так даже в пищу не годится!

– Значит, особой беды для твоего рода-племени не случится, если станешь отдавать нам то, что самим не годно, – дипломатично улыбнулся Атласов в ответ. – У вас собачий мех ценится, у нас – соболий.

И договор был заключён. Камчадальский князец бросил в очаг маленького деревянного идола – на счастье, подал знак священному жупану41, стоявшему у входа:

– Подавай!

Жупан, дрожа от страха – никогда не видел таких могучих бородатых мужчин! – шагнул к гостю, робко протянул чашу с темной густой жидкостью. Атласов немного отхлебнул, и почти мгновенно приятное тепло стремительно разлилось по всему телу.

– Большой огненный вождь, наверное, желает настоящей настойки из сушеного мухомора? – услышал Атласов вопрос князца. – Может, отвар кипрея ему не нравится?

Мухомора Атласов не хотел. От бывалых якутских казаков он слышал, что, выпив настойки этого гриба, можно как бы помутиться разумом: начнут одолевать всякие чудные видения, а потом – рвота, до крови, и ломота в костях; хорошо, если жив останешься. Зато Иван Енисейский, сидевший толмачом, захотел-таки отведать камчадальского крепкого вина. Жупан, игриво поводя подчернёнными ресницами, протянул толмачу глиняную чашу.

– Не знаю, как у вас, камчадалов, а у коряков мухомор в такой чести, что они дают пьяному мочиться в какую-нибудь посудину, – сообщил он Купене, – и выпивают, прости господи, его стечь, и от этого так же бесятся, как те, которые грибную настойку пили…

– Тьфу! – сплюнул Атласов. – Не время беситься. Надо рассудок сильный иметь и крепость, чтобы выиграть бой с Шандалом. Не пей ты эту гадость, кипрея довольно…