Горизонт в огне

– Рабочий, которого я посетил в больнице Сальпетриер, придерживается иного мнения… Он в плачевном состоянии. Четверо ребятишек, жена, которая ничего не умеет делать, хозяин, вспоминающий о нем, исключительно чтобы обвинить его в пренебрежении правилами безопасности, но конвертик ему все-таки всучивший – не слишком толстый, кстати, но на костыли хватит…

Шарль смотрел на него – к чему он клонит?

– Я задумал сделать репортаж. Неделю идет стройка, потом один мужичок проваливается сквозь пол и оказывается этажом ниже со сломанной ногой, в больнице констатируют повреждения, что-то типа того…

Шарль сразу представил себе, к какой катастрофе это приведет.

– Я решил написать, но, признаюсь, я предпочитаю, чтобы мне платили за то, чего я не сделаю.

Шарль тоже в своей жизни практически ничего никогда не делал, так что понять он мог, но то, что предложение исходит от наемного работника, показалось ему безнравственным. Журналист же расфилософствовался:

– Информация, знаете ли, стоит ее опубликовать, ужасно теряет в цене. Ненапечатанная, она котируется гораздо выше. Назовем это премией за оригинальность…

– Да вы…

Шарль подыскивал нужное слово.

– …журналист, господин Перикур. Журналист – это тот, кто знает цену информации. В этой области я эксперт, ваша информация стоит десять тысяч франков.

Шарль чуть не задохнулся.

Вне себя, он принялся мерить шагами приемную, и именно на его негодующую физиономию наткнулся Жюль Гийото возле своего кабинета.

Скандал на улице Колоний, негодные материалы, рыжеволосый репортер (то самый парнишка, который писал о комиссариатах и больницах), десять тысяч франков.

– Шарль, дружище, – сказал он, – вы совершенно правы! Сейчас я пошлю за ним, и мы сразу с этим покончим.

Шарль испытал удовлетворение и облегчение. Когда они пожали друг другу руки, Гийото спросил:

– Да, Шарль… А это предприятие, о котором вы говорите… «Буске и сыновья»… Они дают рекламу в прессе?

– Что вы! Клиенты сами их находят! Это была бы пустая трата денег.

– Какая жалость! Ладно, Шарль, до встречи. А что касается этого молодого репортера, надеюсь, что он окажется понятливым…

Проблемы так и сыпались, поэтому по отношению к ним у Шарля развилось шестое чувство.

– Как это «надеетесь»? Вы в этом не уверены?

– Дело в том… Существует профессиональная этика, дорогой мой! Редактор газеты не может навязать все, что хочет, всем, кому хочет, это было бы непрофессионально!

Аргумент был смешон. «Суар» не имела ничего общего с настоящей газетой. Тут не было ни одного журналиста – только служащие.

– Я постараюсь, но если он откажется…

– Выставите его вон!

– Без таких сотрудников мне не обойтись, Шарль! Они работают за мизерную зарплату! Они совершенно необходимы! Ну конечно, чтобы газета выжила, нам бы побольше рекламы… Будь у нас объявлений на сорок тысяч франков, я был бы спокойней по поводу вашего дела… И это позволило бы мне заткнуть ему рот!

Шарля как оглушили. Сорок тысяч франков…

– Ладно, – пробормотал он, – я подумаю, подумаю…

Гийото открыл дверь, потом положил руку Шарлю на плечо:

– А эти из парижского «Песка и цемента»… скажите, что там у них с рекламой?

Шарль только что взял в долг семьдесят пять тысяч франков на объявления, которые никогда не будут опубликованы.

Ему придется решиться на поступок унизительный, но неизбежный.

Гюстав Жубер выждал необходимое время, но уже наступил май, и времени больше не оставалось.

Он сел напротив Мадлен, чтобы ввести ее в курс дела, но молодая женщина смотрела на него так, будто он говорил на иностранном языке. Он взял ее руки в свои и обратился к ней, как к ребенку:

– Вы председатель совета директоров банка, Мадлен, а председатель должен председательствовать…

– Председатель совета?

Она была в ужасе.

– Просто поприсутствовать. Я могу написать небольшую речь, чтобы заверить присутствующих, что банк по-прежнему в надежных руках. Никто вас ни о чем не спросит, не волнуйтесь.

Совет директоров собирался в огромном зале на последнем этаже занимаемого банком здания. Стол делали на заказ, чтобы за него могли сесть более шестидесяти человек.

Мадлен вошла в зал, погруженный в звенящую тишину.

При ее появлении все поднялись. Это был призрак женщины в дорогом костюме, в трясущейся руке она держала пачку бумаг, которую тотчас же уронила, все бросились поднимать, пришлось заново навести в документах порядок, на это потребовалась уйма времени, все были явно озадачены.

Как ей заранее посоветовал Гюстав, она коротко кивнула, приглашая присутствующих снова занять свои места. Более шести десятка мужчин молча смотрели на нее в ожидании каких-то убедительных слов.

Ее речь была жалкой. Нерешительность, оговорки, повторение уже сказанного сделали ее обращение невнятным, порой едва слышным, одним словом – никудышным. Постоянно казалось, что директора вот-вот потихоньку разойдутся и она закончит свое выступление при трех-четырех отчаявшихся акционерах, сидящих на расстоянии пятнадцати метров друг от друга.

Но ничего этого не случилось.