Горизонт в огне

– Правительство увеличит подоходный налог на десять процентов, – бросил Бертомье, терзая кусок шоколадного торта, – им придется сделать что-нибудь, чтобы успокоить налогоплательщиков.

Это Шарль и сам знал, спасибо большое!

За четыре года долг страны увеличился на четырнадцать миллиардов. Требовалось выручать государственную казну, урезать зарплаты чиновникам, отщипнуть от коммунальных служб, подумывали о введении косвенных налогов на автомобили, на кремень для зажигалок, на такси, пришлось все же ударить и по доходам, так как каждый думал, что платит больше, чем сосед, власти обещали усилить налоговый контроль, от которого ожидалось поступление в семьсот пятьдесят миллионов.

Вот тут удача и улыбнулась Шарлю.

Правительство готовило законопроект, чтобы отслеживать уклонение от уплаты налогов. Собирались создать парламентскую комиссию, чтобы изучить, исправить и дополнить проект. Демократическому альянсу досталось только Министерство военно-морского флота, для сохранения правительственного баланса рекомендовано было сделать шаг в его сторону. И прозвучало имя Шарля Перикура!

Чтобы понять его волнение, следует знать, что комиссии в то время были настолько влиятельными, что могли диктовать некоторые свои пожелания правительству, министры боялись объясняться перед ними и проводили там иногда неприятные пятнадцать минут.

Огромная удача для Шарля.

Состоятся выборы, в которых оппозиция принципиально участвовать не должна. Слухи, что он может быть единственным кандидатом на пост председателя комиссии, распространились за последние двое суток, многие коллеги уже пришли поздравить его, Шарль нервно уворачивался, сглазят мне еще.

Он сделал только одно исключение из своего решения ничего не говорить. Для Альфонса Креман-Герена, который к ним больше не приходил, к огромному удивлению Ортанс и большому разочарованию близняшек-цветочков. Двое из Креман-Геренов были депутатами. Его мать, которой форма не давала спать спокойно, настаивала на Политехнической школе. Сын склонялся к Институту политических исследований. Она хотела видеть его генералом, он хотел стать министром. Может, даже выше. Ах, президентом, сказала мать, это другое дело. Она сдалась, согласилась на Институт политических исследований, и сразу же приступила к бурному, упрямому, иногда унизительному паркуру по старым семейным знакомым, способным обеспечить ее единственному сыну доступ за кулисы власти. Альфонс не одобрял поведения матери, достойное княгини Трубецкой[32], но после приглашения Ортанс признал, что эта настойчивость, какой бы тягостной она ни была, не напрасна. Взволнованный перспективой получить крещение в политике от такого опытного депутата, как Шарль Перикур, молодой человек после вечера с близняшками несколько раз появлялся в ассамблее в кабинете Шарля. И когда возникло предположение о председательстве в комиссии, Шарль тоже не смог устоять и отправил телеграмму Альфонсу: «Политический вопрос тчк. Приходите тчк Шарль Перикур».

Альфонс прибежал сломя голову.

– Итак, что у вас с учебой?

Альфонс «готовился». Шарль, самоучка, единственным дипломом которого был брат-банкир, точно не знал, что это значило.

– Мне предложат пост председателя комиссии.

Молодой человек опешил.

– Это абсолютно конфиденциально!

Альфонс, совершенно обескураженный, воздел руки, он был готов поклясться собственной матерью, на конституции, на Библии…

– Если все пойдет по плану, мне понадобится деятельный помощник, вы же понимаете.

Альфонс побледнел. Теперь, когда слово вылетело, можно не останавливаться:

– Моя жена сказала, что вы не посещали наших дочерей какое-то время…

Альфонс вышел из кабинета, пошатываясь.

Думая о том, что сделал, Шарль сожалел. Не о том, что подмаслил молодого человека, а что продал ему шкуру неубитого медведя.

22:30, Бертомье потягивал свой арманьяк, новостей из министерства не было. А ведь Шарль дважды предупредил, что весь вечер его можно застать в «Сарразене».

Официанты почтительно выстроились у входной двери, чтобы подчеркнуть, что она же была дверью на выход. Пора уходить. Бертомье только смачно рыгнул и вставил последний комментарий насчет рагу, которое нашел пересоленным, после чего схватил из коробки, предоставленной рестораном, несколько сигар, запихнул их во внутренний карман и присоединился к Шарлю, как только тот оплатил счет.

– Чуть-чуть осталось, старик, чуть-чуть, – сказал Бертомье.

– Поздновато уже…

Шарль проваливался.

Первое разочарование, кандидат оказался не один. Звучали имена Брийара, Сенешаля, Мордре, Филипетти… Эти выборы, на легкий исход которых он надеялся, могли превратиться в гонку с препятствиями, участники которой действительно чего-то стоили.

Набив брюхо, теперь Бертомье торопился лечь спать, он похлопал по карманам, ладно, жизнь на этом не кончается…

– Ну, бывайте, Шарль.

Подозвал такси. Затем, уже в машине, вспомнив о манерах, решил, что будет уместно опустить стекло и проорать:

– И не позволяйте побить себя другим кандидатам, черт побери! Это ослы, они и мизинца вашего не стоят. Вы их всех уроете![33]