Горизонты

— Уж добавляйте — Николка-паровоз. Вы что здесь делаете? — спросил я.

— А вы?

— Гуляю.

— Вот и я гуляю. Сирени-то сколько тут!

— Нарвать?

Я сломил несколько веточек и подал девушке. Не сговариваясь, мы пошли по направлению Земляного моста. Тротуар был дощатый, доски, вымытые дождем, блестели на солнце. Некоторое время мы шли молча, не зная, с чего начать и что говорить.

— Скоро покидаете нас?

— Да, — обрадовался я, что девушка первой нарушила наше молчание. — Разлетимся, как птенцы. Вам хорошо посмеиваться. Никуда вам не надо ехать. А нам вот… Наши счастливые денечки уже прошли.

— Что вы, Николай…

— Да, да, Татьяна, это верно. Вы сами потом оцените школьные годы.

Так мы незаметно дошли до Земляного моста, понаблюдали за рыбаком, таскавшим на удочку какую-то рыбешку. Свернув, пошли обратно. Я чувствовал себя стесненно. Мне казалось, что все на нас смотрят к шепчут: «Вот они…» Мне не хотелось встречать кого-нибудь из наших ребят. А может, они и проходили мимо, только я их не заметил, шел и прятал глаза, казалось, видел один вымытый тротуар. Хотя я чувствовал себя стесненно, но в то же время мне было хорошо, я рад был, что встретил эту девушку. Подойдя к саду, я сломил еще веточку сирени и подал ей.

— Спасибо, Николай…

— Пожалуйста, Татьяна… А дальше как?

— Ларина…

И оба мы весело засмеялись. Мы так и звали друг друга. Лишь через два года мы встретились в одной школе и разобрались, кого и как зовут, разобрались и остались вместе навсегда.

14

Вот и прошел выпускной вечер. Нас угостили хорошим ужином. Собрали всех в актовый зал. Выдали аттестаты зрелости. Учителя выступали с добрыми напутствиями. Потом мы водили хоровод, пели песни.

На другой день все получили направления, кому куда ехать. Нас с Гришей Бушмакиным направили в мои родные места. Там открывают новую семилетку. В этом году набирается пятый класс, на другой год появится и шестой. Так с ростом новой школы будем расти, и мы, думал я.

Мы позвонили в роно и узнали, что с пятыми классами в школе будут работать три учителя. Гриша Бушмакин поведет физику. Он же — заведующий школой. Мой первый учитель Михаил Рафаилович будет преподавать русский язык и математику. В прошлом году он работал в Осинов-городке, теперь его переводят в Шолгу. Ну а мне отдали все остальное — историю, обществоведение, географию. Я был очень рад, что еду на родину. Главное, будем вместе с Гришей, с Михаилом Рафаиловичем.

Хотя я был доволен своим назначением, но мне не хотелось расставаться с техникумом, с городом моей юности. Уж я проводил, кажется, всех сокурсников, а сам медлил с отъездом. Ходил по городу, оглядывал старинные храмы, не раз заходил в городской сад, останавливался у сквериков, ждал, не встречу ли кого-нибудь из друзей, а их с каждым днем оставалось все меньше и меньше. У каждого лежала своя дорога, каждого ждали новые друзья.

Накануне отъезда я решил сходить на Гребешок.

Утро было на редкость теплое. Я поднялся на гору. Внизу лежал город, как на ладони.

Сколько же перевидал он за свою восьмивековую историю, трудяга! Тут когда-то велась междоусобная борьба князей, устюжане уходили в военные походы. Здесь шла бойкая торговля с другими городами. У устюжан были свои взлеты и падения, радости и печали…

Солнца еще не было видно, но чувствовалось, где-то за горизонтом оно уже плавилось. Минута-другая, и рваная кромка горизонта порозовела. Вдруг из-за нее показалась точно горбушка поджаренного хлеба. Потом каленая горбушка стала расти. Вот она уже превратилась в большой огненный диск и, разорвав голубую даль, охватила полнеба. Горизонт отодвинулся от меня, стал шире, теплее. И я невольно вспомнил напутственные слова нашего Сергея Андреевича: «Расширились ваши горизонты, ребятки. Смелее вступайте в жизнь…»

И мы пошли… Это было весной 1933 года…

15

Прошло с той поры немало лет — и каких лет! Уже давно пропел свои песни мой соловейко. Давно уже нет бабушки и отчима, умерла и мама. Разлетелись по стране закадычные мои друзья, и каждый из нас поет свои песни не первый десяток лет. Но все равно я вижу лица дорогих мне людей, слышу отчетливо их голоса, в любое время узнал бы каждого из них по походке. И мне думается, что еще не все спели песни наши соловьи…

Не потому ли каждый год, как только зашуршит под крышей апрельская капель, я начинаю рваться в родные места, вспоминаю, где должны расти кувшинки — наши «петушки» и «курочки», в каком месте на Юг-реке хорошо клюет рыба, и хочу сам видеть, какой лес растет за Столбовой горой, какие зреют хлеба…

Я и этой весной собираюсь в Купаву.

Купава моя, Купавушка…

Стоишь ты посреди семи угоров. С какого бы угора ни взглянул, в любую пору ты хороша и по-особому, по-матерински согреваешь мою душу.