Читаем Горизонты полностью

Вскоре Надежда Ивановна куда-то уехала, ее сменил Семен Конструктивистов. Кругленький, лысый, говорливый. Ходил в красной кожаной тужурке, в кепке. Он не читал наши стихи и не выносил их на обсуждение кружковцев, как это делала Надежда Ивановна, а только говорил:

— Надо, ребята, спешить на газетные полосы, на радио, в эфир!

Мы еще не были знакомы с «эфиром», но, возбужденные Конструктивистовым, соглашались: «В эфир, так в эфир!»

Однажды Конструктивистов отобрал у нас стихи, как он сказал, самые лучшие из лучших, затолкнул их в свой кожаный красный портфель и ушел. Потом назначил день выступления. Я своей тетушке по секрету сказал, чтобы она слушала меня в эфире.

И вот настал день моего «крещения». В комнате — мягкие ковры, зашторенные окна. На столе стояло подобие рупора, в который мы должны были говорить по очереди. Вначале выступил сам Конструктивистов. Потом дали слово Устьяку, Саше Логинову… Поэта Сокова не было. Конструктивистов сказал, что у «старца» стихи слабее наших.

— Помочь бы надо, — пожалев старика, заметил я.

— Если сам не помогается — не поможешь, — ответил Конструктивистов и полез в большой портфель.

Дошла очередь и до меня. Я волновался. К моему несчастью, Конструктивистов сильно помял листок с моим тополем, и я боялся, что на мятой бумажке не разберу слов.

— Главное, громче, — подталкивая меня к рупору, напутствовал Конструктивистов. — Ни пуха ни пера…

Я начал читать, наверное, слишком громко и, сорвав голос, сразу же охрип. Однако, собрав все свои силы, дочитал стихотворение до конца и отошел от рупора в сторону с чувством какой-то виноватости.

— Молодец, — похвалил меня Конструктивистов.

— Громко ли получилось?

— Самая норма.

Я вернулся домой и, взглянув на тетеньку, понял, что выступление мое по радио не удалось.

— Вот, поэт, мы и послушали тебя. Только не могли понять, о чем ты там глаголил.

«Вот так раз…» — насторожился я.

— Ужели не поняли?

— Заковыристо шибко. Вот Пушкина читаешь, там все понятно.

— То Пушкина… — отозвался я и тотчас же поспешил в свой угол.

Я был в эти минуты самым несчастным человеком и решил больше никогда не писать и не встречаться с Конструктивистовым. К счастью, он сам не захотел с нами возиться и куда-то вскоре уехал.

Приближалась весна…

16

В дремотной истоме томились снега. Пухлые белые пуховики лежали по сторонам дорог. Хотя и приближалась весна, но зима еще не собиралась уступить свои права. Она словно чего-то ждала. Пусть обождет, у нас тоже немало дела: надо сдать все зачеты, представить письменные работы, чтобы без упреков директора перебраться на второй курс. И началась подготовка, подумать только, с физкультуры. Мы вышли сдавать нормы по лыжам. Из сил выбиваясь, мы бежали по лыжне. А лыжня сворачивала в перелески, ныряла по холмам, перелезала через взбитые пуховики, спускалась под гору. Путь до финиша был не маленький — пять километров. Надо уложиться в срок, чтобы получить зачет.

Физкультурник из нашей бригады умахал далеко, давно уж из виду пропал. Мы с Федей-Федей бежим, бежим, а вроде и подачи нет.

— Спрямить бы уголок! — крикнул мне Федя-Федя.

Я возразил, дескать, надо по-честному соревноваться. Хотя соревноваться с физкультурниками не просто. Они часто ходят на лыжах. И физкультурные костюмы у них есть. И особые ботинки. А у нас ничего нет, в валенках бежим, даже стерли ноги.

На лыжах я катался мало, тренировки никакой. Ходил как-то дома с отцовским ружьем в лес, ни зверя не увидел, никого, только зимнюю лесную красоту приметил. А красота там на каждом шагу.

Помнится, шел я сосновым бором. Слышу, будто у меня над головой кто-то встряхивает стекляшки. Я стал вглядываться в верхушки деревьев. И точно: дождевые капли, висевшие вчера на ветках, сегодня превратились в маленькие льдинки-горошинки. Когда ветер шевелил ветки, эти горошинки позванивали. На солнце они блестели, как хрустальные. «Разве это не красота, — подумал я. — Не только девушки любят носить бусы, любят рядиться в них и деревья».

Мы с Федей-Федей подбежали к горе, обрадовались: хоть здесь немного отдохнем. Но скатиться нам не удалось: не устояли на лыжах и один за другим кубарем полетели, хорошо еще, что лыжи порожняком не отпустили.

Наконец, и мы добрались до финиша. Запыхавшиеся, мокрые от поту, одежда покрылась куржаком, а мы вроде и ничего, еще храбримся, вот, мол, как мы… не последние…

К нашему удивлению и к нашей радости, зачет по лыжам нам поставили, значит, бежали мы не плохо. Были и слабее нас. А остальное — выдержим. Придет весна — футбольный мяч будем гонять не хуже других.

Так началась наша весенняя зачетная сессия.

17
Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии