Горизонты. Сборник яркой современной фантастики

– Так покойся с миром, ничтожество!

Палю из электромёта. Первый выстрел уничтожает разрыватель Компаса. Прочие – в «молоко», когда агент валится на колени. Глаза хватает трофейный устаревший автомат; насколько понимаю, раньше его держали невидимые мне руки Носа. Очередь, и электропушку выбивает из ладоней. Безоружен. Да и плевать. Плевать! Мне тоже нет дела до происходящего – сохранилось только желание свернуть мерзкому иуде четыре его пересаженные головы!

– Прежде чем нападёшь, – изрекает Компас, – даю тебе шанс уйти с нами.

– Куда? Куда, мать твою, мне уходить?!

– Прочь. От войны, от людей. От ненависти. Прочь.

Я молчу, а мёртвый ветер не шевелит исчезнувших травинок.

– Почему… уехали… натовцы? – проговариваю очень медленно.

– Они сделали свой выбор, – просто отзывается Компас. – А теперь наступило твоё время.

Ветер… Ветер мёртв. Ему не пошевелить навеки сгинувших травинок.

Автомат скалится хищно и сардонически. Не мигая, отвечаю тем же.

Я солдат. Воин. Воитель! И погибнуть должен, как воитель!

Должен… но – обязан ли?..

[На этом дневник обрывается.]

Картина четвёртая. Музыка наших душ

Леся Шишкова

Мне снова снился березовый лес. Я слышал, как шелестят маленькие круглые листочки, а теплый ласковый свет солнца неровными пятнышками ложился мне на руки.

Так было в моем далеком детстве, проведенном в Белоруссии…

Это уже потом вся семья перебралась в Америку, в небольшой городок близ Нью-Йорка.

Казалось бы, весь мир лег у ног еврейского мальчика, которого не любили в советской школе. Здесь всем было наплевать, кто ты и что ты, какого цвета у тебя кожа, какое вероисповедание в твоей семье. Здесь ты был просто Давид Кацман, человек…

Так было до той злополучной аварии. В одно мгновенье вся, уже понравившаяся жизнь, перевернулась с ног на голову.

Джейн погибла сразу, а я очнулся на больничной койке после четырех месяцев, проведенных в коме.

Тяжелая черепно-мозговая травма и у тебя нет зрения, у тебя нет слуха…

Спасением от полного сумасшествия стало остаточное светоощущение и неотмерший до конца слуховой нерв.

Я мог различать громкий лай собаки и визг бензопилы, в глазах начинали полыхать блики, когда кто-то из домашних включал свет в моей комнате. Но это было единственным мостиком, связывающим меня с прошлой жизнью.

Еще в больнице доктор Хопкинс пообещал мне, что рекомендует мою кандидатуру в какой-то экспериментальный проект по реабилитации слепо-глухо-немых.

Как я понял, проект был секретный и мне не рекомендовали о нем распространяться…

Почти сразу после воскрешения меня научили языку жестов, используя тактильное ощущение ладони. Подобное общение давалось с большим трудом.

Долгие однообразные дни тянулись медленно, и я изнывал в ожидании назначенного срока. Длительное нахождение в коме отразилось на иннервации мышц и нервных окончаний в моем организме. По этой причине я потерял чувствительность в ногах и руках. Любое движение давалось с трудом, и ложка поначалу выпадала из ослабевших пальцев.

Мне обещали, что нервные окончания восстановятся, но это займет длительный период. Я ждал…

Не знаю, почему из всей группы выбрали меня.

Видимо, я добивался больших успехов, чем мои сотоварищи, по причине недавней потери зрения и слуха. Рефлексы и мышечная память помогали на занятиях, а сознание и мышление опирались на прошлый опыт тридцатилетнего существования в абсолютно здоровом теле.

Мы тренировались ориентироваться и передвигаться в пространстве с помощью трости и эхолокации, пользуясь остаточным слухом и позже без него.

Нас заставляли на ощупь различать цвета карточек, которые вкладывали в пальцы, ставшие проводниками сознания в окружающий мир.

Со временем мне стало казаться, что еще совсем чуть-чуть, и я стану сверхчеловеком, свободным от предрассудков, свободным от своего изувеченного тела.

А потом я его увидел…