Горизонты внутри нас

Омово заглянул в гостиную. Там ничего не изменилось с того самого дня, когда братья навсегда покинули дом. Если не считать мелочей. Неизменной осталась домашняя атмосфера. Он старался не думать о братьях. Вернувшись к себе в комнату, он стал рыться в своем белье и наконец нашел, что искал, — голубое плетеное колечко, подаренное ему Ифейинвой. Не раздумывая, он выдвинул ящик письменного стола и бросил колечко в полиэтиленовый пакет, в котором лежали его волосы. Сейчас он мог обдумать свое положение хладнокровно. Ему тоже необходимо ненадолго уехать. Некоторое время назад Кеме посоветовал ему поехать в Бадагри и дал адрес семьи своего друга, где можно на недельку снять комнату. Ему необходимо прийти в себя. Впереди его ждет много дел.

Омово обуревали воспоминания детства. Ссоры и драки родителей. Запертые в комнате дети. Разбросанные в беспорядке вещи. То и дело повторяемые проклятья. Бессистемное образование. Родители щадили их, скрывая свои бесконечные распри, но и любовью настоящей тоже не баловали. Особенно запомнилась ему одна ночь, когда родители в очередной раз затеяли скандал, заперев сыновей, как всегда в таких случаях, в детской. Братья не спали, прислушиваясь к крикам и грохоту, сотрясавшим дом, сознавая неминуемость беды и полное свое бессилие. Мать рыдала, отец кричал, то и дело хлопала дверь. В конце концов Омово не выдержал и заплакал; Окур, раскрыв книгу, уставился в нее.

— Успокойся, Омово. Успокойся.

Умэ встал и пошел к окну. Омово продолжал тихо всхлипывать. Некоторое время братья молчали. Омово изо всех сил старался сдержать рыдания; в глазах застыл ужас, лицо сковала мучительная боль. Окур и Умэ обняли Омово. «Братик, успокойся», — сказали они в один голос. Омово подавил готовые вырваться наружу рыдания, что стоило ему немалых усилий.

Тогда была жива мать. Она всегда была рядом. Всегда присутствовала в его мыслях. Он находился в интернате, когда она умерла. На протяжении многих месяцев после смерти матери воспоминания о ней неизменно оказывались горестными, никакого светлого эпизода из ее жизни он припомнить не мог. Чем обычно вспоминается умерший? Омово так сильно любил ее в детстве, что совершенно не помнит, какое у нее было лицо, как она выглядела. Память сохранила лишь отдельные, полузабытые детали семейного быта. Порой она представлялась ему духом. Она была очень худа, с глубоко запавшими глазами. Она происходила из зажиточной семьи и была на редкость трудолюбива. Отец завидовал ей и потому плохо к ней относился. Однажды у нее случились преждевременные роды. Все трое детей неотлучно находились в больнице, ожидая известий о рождении очередного ребенка. Омово держал пари с братьями, что это будет девочка. Они были потрясены смертью новорожденного. Мать же перенесла утрату мужественно. Вернувшись домой, они застали у отца женщину, которая поспешно выскользнула через черный ход, оставив под подушкой коричневые панталоны.

Отчего умерла мать? Этого, казалось, никто не знал. Врачи констатировали смерть от разрыва сердца. Отец настойчиво убеждал всех, будто она страдала неизлечимой болезнью. А Окур и Умэ утверждали, что ее отравили. Теперь это уже не имело значения.

Отец частенько выгонял ее из дома, иной раз вместе с пожитками. Порой она вынуждена была спать на улице, а то и вообще несколько месяцев кряду жить в родной деревне. Когда она возвращалась, в доме воцарялась непривычная гнетущая тишина. Однажды, вернувшись после очередного долгого отсутствия, она позвала детей и долго молча смотрела на них. Потом расплакалась, убежала к себе в комнату и закрылась. Омово тогда ушел из дома и долго-долго ходил по улицам, но не плакал. Он забрел на какую-то незнакомую улицу и понял, что заблудился. Было воскресенье. Вокруг стояла настороженная тишина. Он сел у обочины дороги и стал ждать, когда появится какой-нибудь прохожий, у которого он сможет узнать дорогу домой. Он добрался до дому затемно. Умэ сердито спросил, где он пропадал, Омово ничего не ответил. Но главное — что Омово вернулся, и на радостях братья обнялись.

Омово снова и снова задавался вопросом: неужели в тот день, предаваясь любовным утехам с Блэки, отец действительно произнес имя своей покойной жены? Этот случай подспудно будоражил Омово: любопытно, чем можно объяснить такое странное поведение отца. В непроизвольно исторгнутом со стоном имени матери звучали безысходность и боль.

Миновал день, сгустились сумерки. Омово долго спал и прочитал еще несколько страниц «Интерпретаторов».

Настала ночь. Омово смотрел на заброшенный под стол пустой холст. Ему очень хотелось поговорить с отцом, помириться. Но Омово так и не удалось повидаться с ним.