Горькая лаванда

— Хм. — Боб заметил, что его односложный комментарий прозвучал не очень-то приветливо, и повторил его более дружелюбным тоном.

Макдагл-старший налил себе кофе, сел на табурет и бросил на сына обеспокоенный взгляд. Но поскольку тот продолжал помалкивать, спросил:

— Ты хоть на минутку прилег сегодня? Уже три ночи слушаю, как ты меряешь шагами комнату. Ты не заболел?

— Я чувствую себя бодро, как никогда, — заверил Боб. — А как у тебя дела, отец?

Джон Макдагл чуть было не проглотил язык — сын никогда не справлялся о его здоровье. И не потому, что не любил его, а просто старик имел обыкновение расписывать свое состояние до мельчайших подробностей. Он не нашелся, что ответить, и только молча наблюдал, как Боб готовит омлет, тосты и яблочный сок.

— Ты подаешь мне завтрак?! — не выдержал он.

— Разве плохо начать утро с хорошей еды?

— Да нет, я не жалуюсь… — смешался Макдагл-старший и, воспользовавшись тем, что у сына, похоже, исправилось настроение, осторожно спросил: — Видел, ты вчера получил толстый пакет. Новая работа?

— Да.

В другое время его порадовал бы этот заказ. Боб работал на разные учреждения, но научные переводы для Лэнгли приносили ему особое удовольствие от работы. Однако сейчас ему предстоял перевод посложнее.

Боб интуитивно чувствовал, что высказывания Камиллы далеко не всегда выражают то, что она в действительности думает и чувствует. Как ее понять? Как правильно перевести на свой язык ее мысли?

Мальчишки штурмом взяли кухню и, выхватывая друг у друга ложку, навалили на свои тарелки горы омлета. Боб пододвинул им стаканы с соком, скользнул взглядом по отцу, занятому утренней газетой, и уставился в окно.

На дворе светило раннее солнце. Но Боб видел перед собой не капли росы на траве и в кронах яблонь. Перед ним сверкали глаза Камиллы. Так же сияли они и в луче лунного света три ночи назад. Он вспомнил шелковистость ее кожи, упругость ее обнаженного тела и… выронил стакан из рук. Близнецы притихли: отец даже не выругался! Боб машинально взял тряпку и стал вытирать лужицу.

Нет, он нисколько не обиделся, когда под конец их безумной ночи Камилла сказала, что все еще любит своего Роберта. Его скорее удивило бы, если бы было наоборот. Камилла — не Дэбби. Если уж она выбрала человека, то это до конца жизни. Камилла не убивалась бы так по умершему мужу, если бы не любила его…

Боб встряхнулся. Отец говорил что-то о визите к глазному врачу, сыновья непривычно молча жевали. Через пару недель закончится школа, у них начнутся каникулы… Боб посмотрел на детей и снова уставился в окно. Ободренный его взглядом, Син немедленно возобновил свои приставания:

— Пап, не хочу действовать тебе на нервы, но лошадь…

— Ладно.

— Что — ладно? Ты купишь мне лошадь? Ура! — Син сорвался с места как сумасшедший.

Боб смотрел в окно. Как нежно она приникала к его груди… И как бурно, как самозабвенно откликалась на его ласки. А ведь он уложил ее в постель, ничуть не думая о взаимности! Он притворялся, что хочет переспать с Камиллой ради нее. Какой эгоизм!.. Но ведь не только эгоизм. Она так замкнулась в себе, и он правда не хотел, чтобы нашелся какой-нибудь идиот, который воспользовался бы этим и обидел ее. А он никогда такого не сделает. То, что он переспал с ней, совсем не обидело ее. И его тоже. Он поможет ей выздороветь. Что в этом плохого? И пусть она по-прежнему чувствует привязанность к своему Роберту. Это даже вызывает уважение.

От размышлений его оторвал вид внезапно возникших перед ним близнецов, которые с гиканьем неслись к желтому школьному автобусу.

— По-моему, Саймон прикончил дистанционный пульт. Он утопил его в ванне. — Отец понес посуду в мойку.

— Хорошо.

— Не думал, что ты согласишься купить Сину лошадь. Но раз так, я куплю ему повозку. Ты не против?

— Конечно.

В глазах Джона зажегся озорной огонек:

— На следующей неделе мы с мальчиками едем на Аляску.

— Ладно.

— Ты сегодня работаешь у себя в кабинете или пойдешь на плантацию Камиллы?

Боб распрямился, как струна.

— Надо делать переводы, не меньше двух-трех часов. А потом соберу работников — подойдут грузовики с перегноем.

Джон расхохотался. Боб недоуменно обернулся:

— Что здесь смешного?

— Ты все утро торчишь у окна, но скажи я тебе, что солнце синее и идет град с голубиное яйцо, ты бы, не задумываясь, согласился. Потому что ничего не слышишь. Но стоило мне произнести имя Камиллы, и ты — весь внимание.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Сынок, если я стар и немощен, это вовсе не значит, что я не помню, каким был в молодости. Во вторник ты не ночевал дома, и я не думаю, что ты ходил играть в домино.

Боб раскрыл рот, чтобы выразить свое негодование и задать отцу по первое число. Но пока он подыскивал слова, Макдагл-старший, который обычно едва передвигался по дому, в мгновение ока исчез.