Горькая лаванда

— Счастливое было время… До сих пор помню, как ветер свистел в ушах, когда мы неслись вниз на санках или на лыжах. У меня дух захватывало, и я закрывала глаза. — Кажется, она забыла о своем гневе. — А что стало с твоими братьями? Ты никогда не говорил…

То, что она спросила о братьях, удивило и порадовало Боба. Казалось, еще вчера Камилла старалась отгородиться от всего мира, а сейчас жадно наверстывала упущенное. И он принялся рассказывать:

— У них все отлично. Вебстер преподает в Стэнфорде. У него жена и двое детей. А Пит — полная противоположность. Он обосновался в Северной Дакоте. У его жены там большое ранчо. Он поставил дело на широкую ногу и, кажется, вполне доволен жизнью. Кроме четверых своих детей, у него еще трое приемных.

Камилла привычно направилась по тропе, ведущей к озеру, беззаботно шагая рядом с Бобом. Да и можно ли было сердиться в этот весенний солнечный день? Теплый ветерок приносил из леса терпкие запахи просыпающейся земли, внизу расстилалась спокойная гладь озера, в заводях у противоположного берега еще прятались клочья утреннего тумана. На поляну у тропы выскочила косуля с олененком и тут же умчалась прочь.

Боб улыбнулся Камилле, она ему. Им было хорошо вместе. Они оба принадлежали этим местам.

— Ребенком мне казалось, что трое Макдаглов навсегда привязаны к этим холмам и равнинам. Как и три сестры Кэмпбелл. Мне и в страшном сне не могло присниться, что можно жить где-то в другом месте. И вот Виолетта да ты — единственные, кто вернулся, — заметила молодая женщина.

— Я единственный, кто мог и должен был это сделать. Отцу требовалась помощь. Хотя… рано или поздно я все равно возвратился бы. Я не так привязан к ферме, как отец, но я люблю землю.

— А твои братья?

— Мы никогда не обсуждали эту тему. В старом доме хватило бы места на всех. Но, знаешь, мужчины обычно пускают корни там, где женятся.

Боб осекся, произнеся последнее слово, на Камиллу разом нахлынули воспоминания последних месяцев. С мирным сосуществованием было покончено.

— Черт подери, Боб, я не возьму эту проклятую кошку!

— Нет?

— Нет! Мне не нужна кошка! И пес не нужен! И я не хочу, чтобы твои сыновья думали, что мы…

— Знаю, они хотят нас свести. — Боб надеялся, что его откровенность успокоит Камиллу, но она еще больше рассердилась, и он вернулся к основной теме: — Син притащил кошку домой. Они знали, что я не позволю ее оставить, и стали совещаться, как бы отдать кошку тебе.

— Ты должен был запретить!

— Я и запретил. Но они пошептались с дедом и, по всей видимости, решили, что кошка нас сблизит.

— Что?

— Видишь ли, все трое давно решили, что мы с тобой должны жить вместе. Что так будет лучше для всех.

— Но Боб, это же сумасшествие! Я не давала им повода.

— Я и сам ушам не поверил. После всего, что они говорили о женщинах. Но, черт возьми, Милл, ты же не дура, чтобы не понять, почему я с тобой спал!

Камилла вытаращилась на него во все глаза:

— Конечно, понимаю. Секс.

— Камилла, — в его голосе послышались угрожающие нотки, — не выводи меня из себя!

— Черт подери, Макдагл! — взвилась Камилла. — Я вывожу тебя из себя? Это ты приводишь меня в ярость! Сначала сажаешь мне на шею шелудивую псину, потом награждаешь искалеченной кошкой. Какие еще проблемы ты собираешься обрушить на мою голову?!

Боб поиграл желваками. Он дал слово держать себя в руках, но теперь потерял терпение. Он подступил к Камилле такой же злой, как и она:

— Сколько ты еще будешь плакать над собой?

— Что?

— То, что слышала! Хватит ждать, что тебя всю жизнь будут холить и облизывать!

— Кто это меня холит? Ты, что ли? — Она ткнула пальцем ему в грудь, но, что-то вспомнив, поспешно отвела руку.

— Я? Ни за что! Хватит тебе и других! И если бы это шло тебе на пользу! Так ведь нет. Ты просто стала лгуньей.

— Я? Лгуньей? — Камилла снова выставила палец. — Да я самый честный человек на свете! Я в жизни не врала и не вру, Макдагл!

— Чепуха! Когда ты вернулась, тебе было плохо, из рук вон плохо. Ты была одичавшей, как твоя лаванда. Я могу это понять, Милл, я хорошо знаю, что такое боль. Но с тех пор все изменилось…

— Ты еще будешь говорить мне, что я чувствую?

— Нет, что ты делаешь. Ты врешь. Ты делаешь вид, будто тебе на все плевать. А на самом деле ты без ума от собаки.

— Нет!

— И от лохматой кошки будешь без ума. Еще сопливой девчонкой ты умела обращаться с животными. Может, ты и забыла, но я — нет. Тебе нужен кто-то, о ком можно заботиться.

— Ошибаешься, Макдагл! Я никогда не привяжусь к этой кошке! И собаку отдам, как только подыщу ей хозяев.

— И коровы будут летать. И свиньи. А кроме того, ты сходишь с ума по моим сыновьям. Ты любишь их. Почему бы тебе не признаться в этом? Или ты думаешь, что потеряешь лицо, если признаешь, что тебе не все безразлично?

— Мне все безразлично!

— Ага, и ты ничего не чувствуешь.

— Совершенно верно.

Больше всего на свете ему хотелось сейчас крепко стиснуть ее в объятиях и поцеловать. Боб понял, что если не сделает чего-то из ряда вон выходящего, то не сможет сдержать своего желания.