Горькая полынь. История одной картины

— Ну что ж, тогда до встречи. И пусть она произойдет не скоро.

С поклоном удалился Аиллен, охраняемый преданной сворой Аннуина.

И когда из лабиринта теней вышла фигура, завернутая скорбным покрывалом, сердце его, перестукнув, замерло. Не спрашивая ничего, он взял жену за руку и повел по бесконечному тоннелю. Постепенно свора борзых отстала и повернула обратно ко дворцу хозяина, а Элис и Аиллен шли дальше.

И вот, когда фиолетовые сумерки начали рассеиваться, а выход из темного коридора обозначился теплой звездочкой вдалеке, арфист услышал тот самый шепот, который подсказал ему путь в Обелиск: «Кого ведешь ты домой, Арфист?»

— Жену свою, Элис.

«А подумал ли ты, почему король Аннуина не велел тебе смотреть на нее? Не заподозрил ли ты подмену? Вспомни, кто присутствовал на его пиру — уверен ли ты, что не подсунули тебе одну из тех землявочек, что плясали перед Арауном?»

— Зачем бы ему это понадобилось?

«Чтобы ты привел ее в мир живых. Мы не знаем всех замыслов высших сил, Арфист!»

— Я сам пришел к нему, а не он ко мне, — возразил Аиллен, но сомнение уже шевельнулось в его душе: а вдруг объяснение короля было всего лишь отговоркой? Как может он подумать дурное об Элис? Ведь это Элис, его Элис!

«Посмотри, иначе род людской проклянет тебя, если ты приведешь в ваш мир чудовище! Удостоверься!»

— Элис! — позвал Аиллен жену, однако та молчала.

«Вот видишь!»

— Элис, одно лишь твое слово! Это ты? Ответь, и мы вернемся домой!

Она сжала его руку и что-то простонала. Певец обернулся.

«Ну же, смелее! Чего тебе терять теперь, когда остался последний шаг? Если это Элис, вы просто шагнете на свет, если нет — ты сможешь, как хотел, вернуться и умереть в Обелиске! Что ты теряешь?»

Фигура закрылась ладонью, отпрянув. Аиллен сделал к ней шаг и отвернул покрывало с ее лица.

— О, боги! — вырвалось у него.

Жуткая маска разлагающейся плоти была перед ним, пронизанная личинками насекомых, земляного цвета, с хищным оскалом смерти и мутью глаз, веки которых будто обтекали по гнилым щекам. И эта вонь, невыносимая, гибельная вонь!

«Я же говорил — это землявочка!» — рассмеялся незримый доброжелатель.

Чудовище разодрало слипшийся от слизи рот и закричало в отчаянии:

— Я была Элис! Что ты наделал?!

И словно в обратном порядке следы смерти стали стираться с ее лица, покуда не вернулись черты истинной, но неживой Элис, какой видел ее Аиллен в последний раз на смертном одре. Женщина распахнула глаза, полные боли и укора:

— Что же ты наделал? — проговорила она, воскресая лишь на мгновение, и со вздохом покинула свою оболочку, рассыпавшись пылью прямо в его руках.

И Обелиск изгнал отступника из Аннуина.

Долго и бессмысленно скитался Аиллен по всей стране, рыскал подобно дикому зверю, и рассудок его помутился. Голос преследовал его повсюду, и однажды сказал, что наложил на него заклятье — теперь все, кто бы ни встретился с Арфистом, будут принимать его за лесную тварь, даже другие твари.

И однажды его подняли с места охотники королевской фианы. Псы видели перед собой великолепного оленя, и егерям тоже было невдомек, что идут они по человеческому следу. Гнали его долго, и вот когда, изможденный, раненный в бок стрелой, он замертво упал у ручья, а собаки вцепились в его тело и начали трепать, один из всадников спешился. Это был Кумалл, предводитель фианы Верховного, а сам король воззрился на добычу из седла.

Ухватив Аиллена за длинные, спутавшиеся от долгих блужданий волосы (всем же казалось — оленя за ветвистые рога), охотник одним ударом спатхи отсек ему голову и показал остальным, а мертвое тело рухнуло в воду вместе с судорожно зажатой в руках арфой. Душа же отправилась в Обелиск на поиски любимой Элис, однако встретил ее там лич Хафган.

— Это я шептал тебе все это время, — признался он. — Но даже мое покровительство не спасло тебя от смерти. Твою голову они прибьют в холле замка к щиту, будто охотничий трофей, и ей придется охранять Тару. Но ты ведь не хочешь этого?

Дух Аиллена не мог ответить — на месте его головы был лишь призрачный комок черной шерсти.

— Мы вернемся за твоей головой к Холму королей и отомстим им всем. Что? Ты не можешь говорить? Ты сможешь шептать. Шептать так, что слышно тебя будет даже в Аннуине и Сидхе, величайший из музыкантов. Ты хочешь всего лишь вернуть себе голову и не желаешь мстить? Нет, так не бывает. Безвинная кровь должна быть оплачена обидчиком. Есть в году одна ночь, когда мы имеем право на все. Это мерцающая ночь Самайна, Аиллен. Это твоя ночь.

И с тех пор раз в году призрак Арфиста всегда являлся в Тару, усыплял всех жителей чарующим шепотом и игрой, а затем сжигал дворец в поисках своей головы. Однако чары, наложенные Хафганом, не позволяли ему увидеть тот самый щит с головой благородного оленя, за мороком которого никто не способен был разглядеть оголенного человеческого черепа. Проклятие скоро настигло обезглавившего певца охотника: Кумалл был вероломно убит одним из своих воинов, а меч его бесследно исчез.