Горькая полынь моей памяти (СИ)

– Хорошо, – кивнула рыжулька, отважно отодвигая стеклянную дверь душевой кабины. – Только я одежду снимать не буду, – она грозно посмотрела на ошарашенного Дамира, не понимающего, что ему предпринять. – Мама говорит, нельзя раздеваться перед мальчиками, и что туалеты в садике должны быть разделённые. В старом садике был общий, и горшки всегда холодные, а в сейчасном раздельный и маленькие унитазики! – очень логичный вывод сделала Серафима из запрета мамы раздеваться перед мальчиками.

  – Лей! – отдала приказание девочка.

  Дамир подумал, что вреда не будет… Не станет он поливать ребёнка ледяной водой и обжигающе горячей. Комнатной температуры – максимум, а то и теплее, и комфортно тёплой. В квартире не холодно, если закутать малышку в полотенце – вреда не будет.

  Серафима заразительно смеялась, когда Дамир менял воду с едва прохладной на тёплую и обратно, пока он не решил, что нескольких минут достаточно для «закаливающих процедур». Он выключил воду, завернул малышку в большое полотенце, лежавшее на высоком, под потолок, стеллаже со стеклянными полками. Стоило бы снять сырую футболку, но нарушать личное пространство ребёнка сильнее, чем тот позволяет, он не стал.

  – И, кстати, помидоры – это паслёновые ягоды! – с выражением явного превосходства выдала сидящая в гостиной на кожаном диване, закутанная в полотенце Серафима, когда Дамир протянул ей одежду, взятую с полотенцесушителя. – А ещё у жирафа чёрный язык, и он умеет им мыть свои уши! Мама сказала, всё глупости, никто не может достать до ушей языком. Ты видел жирафа? – она посмотрела на Дамира исподлобья, насупившись.

  – Видел, – он не смог сдержать улыбки.

  Смешная девчушка. Паслёновые ягоды, язык жирафа, маленькие унитазики в «сейчасном» садике.

  – В настоящей Африке?!

  – В зоопарке.

  – Когда я вырасту, я поеду в зоопарк! Когда пойдём искать Кирпич? – вполне логично продолжила Серафима.

  Действительно, вырастет она не сегодня, а Кирпич необходимо найти сейчас. Если это возможно… Сель снёс несколько домов, дом, где жила Эля, в том числе. Сомнительно, что собака успела убежать от убивающих потоков грязи, но не скажешь же этого рыжульке.

  – А я купалась в контасном душе! – взвизгнула Серафима, одновременно пытаясь выбраться из полотенца.

  – Каком? – Дамира прошиб пот от звука этого голоса. – Контактном?

  Эля. Эля. Эля… Эля!

  – Контрастном, – поправил Дамир, едва дыша. Сейчас он вздохнёт полной грудью, яд разольётся по телу, горечь останется на языке и в памяти, а сама Эля исчезнет.

  – Вода была холодная, как в Ядовитом океане, я не заболею! – рыжулька забыла, что холодная вода – тайна от мамы.

  – Понятно, – Эля покосилась на Дамира. Он интуитивно отпрянул, сосредоточившись на одном – не сорваться, не вцепиться ладонями в женские хрупкие плечи и тонкую шею, не впиться губами в губы. Владел ли собой Влад Цепеш, всегда ли давал волю своим звериным инстинктам, когда добыча была настолько рядом и беззащитна.

  – Мы пойдём искать Кирпич! – сообщила, как о решённом вопросе, рыжулька.

  – Хорошо, съездим ко мне на работу и пойдём искать Кирпич, – пробормотала Эля, стоя лицом к дочери, тщательно вытирая малышку, особенно быстросохнущие не густые рыжеватые волосы.

  Дамир невольно скользил взглядом по женской фигуре. Совсем не изменилась, лишь немного, или память подводит его. Ноги всё те же – стройные, длинные, тонкая талия, округлые, соблазнительные бёдра, изгиб спины и изящная шея с непослушным завитком по линии роста волос. Ничего безупречного, идеального, при этом манящее, оглушающее. В каждом движении – порок. Соблазн. Яд.

  Он, как хренов вампир с обсыпанным мукой лицом – кто бы вспомнил, как звали парня, – боролся сам с собой, чтобы не вцепиться в гладкую кожу на шее, не дёрнуть на себя это тело, вряд ли способное сопротивляться. Развернуть к себе лицом, скользить алчущими движениями языка по ключичным впадинам, по выемке между грудей, так не подходящих тонким рукам, торчащим ключицам и узким плечам. Гладить бедро, отыскать родинки, ускользающие под бельё, прячущиеся в укромном месте.

  Туман из горечи заволакивал глаза Дамира, его сознание, сердце, он едва дышал, боялся пошевелиться. Застыл, как каменное изваяние, опасался любого движения, звука, шевеления воздуха. Дуновение ветра – и он не справится с напряжением, взорвётся, разлетится на квинтиллион частиц, разнося и этот дом, и город, и море на атомы.

  – Готова? – Дамира вывел из провала в сознании голос Эли, всё такой же порочно глубокий. Она обращалась к дочери, а Дамир вздрогнул.

  – Да! – взвизгнула Серафима, подпрыгивая на диване, натягивая колготки.

– Спасибо тебе, – Дамир не сразу понял, что говорила Эля, он видел шевеление манящего рта, понимал, что из него вылетают звуки, но не слышал. Оглох, контужен, одурманен. – Мы пойдём.

  – Куда вы пойдёте? – он быстро пришёл в себя, уже жалея о собственных словах. Пусть идут. Не его женщина, не его ребёнок, не его ответственность. – Дом, который ты снимала, снёс сель.