Горькая полынь моей памяти (СИ)

  Эля же всё время молчала, общаясь с ветеринаром односложными фразами, смотря расширенными, перепуганными глазами на Дамира. Он был уверен – она бы сбежала прямо сейчас, если бы не документы, надёжно спрятанные во внутренний карман его куртки. В том, что она может убежать и без документов, у него сомнений не было. Но козырь – свидетельство о рождении Серафимы с его именем в графе «отец» – нивелировать сложно. Эля сама – своими неразумными действиями – вложила карты в руки Дамира. И теперь, пока он не разберётся в этой ситуации, он не отпустит Элеонору… Файзулину. Файзулину!

  – Мы поедем, – упёрлась Эля на выходе из ветеринарной клиники, разворачиваясь в противоположную от автомобиля Дамира сторону.

  На улицу опускалась ночь, какая-то странно тихая, без ветра, дождя, снега, будто вся непогода истаяла, завершилась штормом, принёсшим следом мягкую, окутывающую город тишину под небом цвета индиго.

  – Ошибаешься, – негромко проговорил Дамир. Всё время, пока они были в клинике, приходилось сдерживать беснующиеся эмоции. От напряжения болела голова, казалось, ещё немного, и виски взорвутся горячей, пульсирующей кровью, окрашивая белоснежный покров в пугающе-отталкивающий алый. – Мы едем домой.

  – Я кушать хочу, – напомнила Серафима. Всё время, пока занимались Кирпичом, девочка стойко терпела, не напоминая о собственных нуждах, что не было похоже на поведение четырёхлетнего ребёнка.

  Удивительная малышка. Но ребёнок есть ребёнок, Дамир видел, что Серафима нестерпимо устала. Слишком много перемен, событий, впечатлений для одного дня.

  – Поедем домой? – Дамир подхватил девочку, она доверчиво обхватила его за шею и устроила голову на плече, громко засопев.

  В итоге добрались домой в гробовом молчании. Эля заметно нервничала, косилась на куртку Дамира, видимо, прикидывая, успеет ли она выхватить документы из соблазнительно, небрежно откинутой на заднее сидение куртки, полусонную Серафиму и успеть сбежать от подстерегающей опасности.

  Поужинать не удалось. К тому времени, как поднялись в квартиру, Серафима крепко спала, доверчиво откинувшись на руках Дамира, взявшего ребёнка, когда припарковал автомобиль. Как же в этот момент Дамир завидовал рыжульке с её нехитрыми заботами, простым и понятным устройством мира. Как ненавидел море, ставшее вдруг живым, превратившееся в опасную, гремучую субстанцию, грозившее поглотить всё, что ожило в нём, задышало, расправляя деформированные лёгкие.

  Эля быстро раздела спящую Серафиму, устроив на кровати и хорошенько закутав в одеяло, и уставилась на Дамира перепуганными глазами, похожими на огромные альпийские озера. Час Икс. Время никому не нужных откровений.

  – Серафима Дамировна Файзулина? – Дамир посмотрел в упор на Элю, положив раскрытую ладонь на свидетельстве о рождении рыжульки. – Почему?

  – Я не специально, – пропищала Эля. – Они сказали – это закон. Какая-то статья семейного кодекса.

  – Кто сказал? – Дамир говорил негромко, сдерживаясь даже в этом. Одно нечаянное движение, лишнее колебание голосовой связки, и он снесёт, уничтожит Элеонору… Файзулину, как сель, снёсший дом, в котором она жила всего сутки назад.

  – В ЗАГСе! Я не хотела, Серафима не твоя, не от тебя! И я не хотела, но они так велели!

  – Отлично! Ребёнок, рождённый в течение трёхсот дней после развода, автоматически признаётся законнорожденным, и ты этим воспользовалась, – выплюнул он, сдерживая злость, клокочущую внутри.

  – Не пользовалась.

 – Файзулина Серафима Дамировна? Ты не воспользовалась? А кто?

  – Закон! Сказали – так положено, по-другому нельзя!

  – Эля, нельзя быть настолько глупой! Или слишком умной? Не удалось повесить на меня одного ребёнка, решила другого? Чего ты добивалась? На что рассчитываешь? Алименты? Наследство? Имущество? Что тебе нужно, Эля?

  – Ни на что! Ничего не надо от тебя!

  – Тогда. Почему. Серафима. Дамировна. Файзулина!? Ты могла появиться до родов, могла решить по-другому, но нет, ты записала своего ребёнка на меня. Своего. На меня. Почему?

  – Невозможно по-другому!

  – Всё возможно, Эля! – Дамир подскочил, машинально разыскивая сигареты в карманах джинсов. Он специально не носил с собой пачку, не курил уже давно, лишь иногда, и то дома. Сейчас нещадно хотелось курить и размозжить себе голову. Или Эле.

  Эля. Эля. Эля… Эля!

  Почему он не продумал подобного? Почему ему в голову не пришло, что она может родить и преподнести ему «подарок» в виде чужого ребёнка, записанного на его имя? Как вообще можно было родить в течение года после всего, что произошло?..

  Слишком продуманная? Отчаянно глупая? Невероятная, абсурдная, ненормальная! Безумная!

  – Мне сказали – нельзя, – Эля отступала к двери, мужчина мгновенно перекрыл проход, загораживая дверной проём. Горечь затопила лёгкие, заставила слезиться глаза, наполнила всё существо Дамира отчаянием, иррациональным страхом потери. Ненужным, невыносимым страхом. Отчаянием.