Горькая соль войны

— Степан Алексеевич, — глядя в сторону, сказал Шарун. — Я рапорт подал по команде.

— Я знаю, — сказал Говорков весело. — Он у меня в сейфе лежит. Вот думаю, каким макаром его использовать. Плохо кормят, Иван Николаевич, иначе я бы ему давно применение нашел!

— Отпусти ты меня, — попросил Шарун. — Душа не лежит, все мысли на фронте. Ты сегодня радио слушал? Как там дела?

— Хреново, — вздохнул Говорков. — Немцы Калач заняли, в районе Абганерово тяжелые бои идут, танки на Клетскую и Серафимович рвутся. Боюсь, не сдержат их, придется нам германца в Сталинграде встречать. Встретим, Ваня?

— В окопах их встречать надо! — зло сказал Шарун.

— Подожди, — успокоил его Говорков. — Будут тебе и окопы!

И неожиданно без какой-то паузы вдруг огорченно спросил:

— Как же вы это ракетчиков упустили?

— Почему — упустили? — пожал плечами Шарун. — Одного хлопнули…

И признался:

— У молодого нервы не выдержали, начал орать раньше времени, а то бы мы их повязали.

— Кстати, — сказал Говорков. — А как тебе молодые?

— Молодые и есть, — вздохнул Шарун. — Дронов вроде бы поживее и посообразительней, а Иванов в задержании будет хорош, любого поломает. Но не мыслитель. Это уж точно.

Возможно, из его уст подобные оценки звучали несколько комично, он ведь и сам еще на третий десяток не перевалил, и в старики ему записываться было рано, но Говорков выслушал его с пониманием и кивнул. Шарун и в самом деле был старше этих молодых ребят на несколько месяцев передовой, которая старила и делала опытнее.

— В Ждановском районе, — сказал Говорков, — антисоветскую группу вскрыли. Два баптиста-сектанта антисоветскую агитацию вели. Призывали активистов уничтожать и хлебом-солью немцев встречать.

— Стрелять таких надо, — зло сказал Шарун. — Нечего с этими гнидами церемониться.

— Я с тобой согласен, — вздохнул Говорков. — Только наверху иначе решили, в Куйбышев этих сволочей отправили, в распоряжение наркомата. Видать, надеются из них что-то вытянуть.

Они шли по прохладному коридору, еще не подозревая, что впереди город ждут страшные испытания, которым предстоит стать началом многодневного кошмара, противоборство двух железных сил, одной из которых все-таки предстояло уступить.

— Надоело, — сказал Шарун. — Люди косятся. Чувствуешь себя тыловой крысой!

— Это ты и меня в них записал? — обиженно поинтересовался Говорков. — Обижаешь! Не то говоришь, Иван Николаевич, не то. Крыс, я согласен, развелось много, только мы с тобой, брат, все-таки крысоловы.

Оперуполномоченный Шарун остановился, пропуская бегущего по коридору старшего лейтенанта с папками в руках.

— Может, оно и так, — с сомнением в голосе сказал он. — Только людям все не объяснишь. Смотрят на тебя, как солдат на тифозную вошь.

Дронов и Иванов ждали его в кабинете.

— Ну что? — жадно сунулся Дронов. — Едем?

— Приказано забыть, — Шарун сел на подоконник. — Мы свое сделали. А ловить и разбираться будут другие.

Иванов неопределенно хмыкнул, сел за стол и принялся листать какой-то материал.

— Что у тебя?

— Материал по последнему разбою на Рынке, — не поднимая глаз от листков, отозвался Иванов. — Мое мнение — шантрапа это, надо местную шпану потрясти, не может быть, чтобы никто ничего не знал.

— Верно, — одобрил Шарун. — Материал-то откуда?

— В отделении под расписку взял, — сказал Иванов.