Горькие ягодки

– Так что ты тут всё-таки делала, Мальвина? В полной темноте. Одна. Не боялась?

– На какой вопрос отвечать? Первый? Второй?

– На оба… – Андрей близко. Смотрит… на мою грудь. Я что, не успела застегнуть кофту? Ох, точно. Ну, кулёма. Я дрожащей рукой пытаюсь застегнуться, но непослушные пуговицы не поддаются.

– Не надо. Так лучше. А у тебя красивая грудь. Очень. По-моему, она стала больше. Надеюсь, это не силикон, а, Мальвина?

Он смотрит на меня откровенным мужским взглядом. Шарит по груди, опускается ниже… Я одёргиваю офисную юбку, натягиваю её на колени.

– И это ты делаешь совершенно зря, Мальвина. Красивые колени… – я нервно поправляю очки, кляня себя за то, что не надела линзы. Но кто знал-то.

Я очень странно чувствую себя сейчас, как будто это не я, а кто-то другой, на кого Андрей смотрит так, невзирая на уродские очки. Сладкая дрожь вихрями гуляет по моему телу, скапливаясь там, внизу.

– Ну так, я не слышу ответа на заданный вопрос, Мальвина, – Андрей кладёт руку на моё колено.

Мы здесь одни, мы здесь одни, мы здесь одни, пульсирует в моей голове. Вот сейчас, сейчас его рука… такая горячая… окажется выше… сейчас…

глава 22

Марианна

Моя дурная голова кружится как в хмельном раскалённом чаду, моё тело отчаянно жаждет продолжения… Только бы он не убирал руку… Я… я нестерпимо и бессовестно хочу продолжения и повторения…

Повторения чего, Марианна? Искры разума яркими дискотечными вспышками освещают весь прошедший год моей жизни.

Больница… Грохот каталок, на которых везут женщин и молодых девчонок, погружённых в дурной наркотический сон… Окровавленные пелёнки меж неподвижных ног… Страшное металлическое клацанье инструментов, доносящееся вслед этим женщинам и девчонкам из их личного ада с казённой табличкой «Операционная 2»…

Косые взгляды соседей на мой огромный живот… Перешёптывания за спиной: «Нагуляла… У такой матери дочь шалава… Поди ж ты, мать учительница, а дочь гулящая. Чему она детей научит… Отец неизвестно кто… Она и сама, небось, не знает, кто отец-то…»

Сгорбленная спина мамы и её слёзы украдкой… Адская боль родов… И мой главный будущий страх. «Где мой папа, мама?» – спросит однажды Алёнка. Я так боюсь этого её будущего вопроса, на который я не знаю ответа…

Картины вспыхивают и гаснут в моём бедном одурманенном близостью Андрея мозгу.

– Ну так что, Мальвина, ты раскроешь свой секрет? Что ты здесь делаешь в таком соблазнительном виде? – Андрей улыбается и смотрит на меня в упор голубыми холодными глазами. В глазах улыбки нет. Только… Да будь же ты наконец честна хотя бы сама с собой, Марианна! Похоть у него в глазах и ничего больше.

Я всего на несколько секунд позволяю себе утонуть в чистой глубине его глаз. Таких красивых. Голубых-голубых, как безоблачное летнее небо в жаркий полдень. У Алёнки точно такой же цвет глаз, один в один. И разрез глаз моя дочка переняла от отца. И шикарные длинные ресницы моя умница дочка взять тоже не забыла.

– Ты утеряла дар речи, Мальвина? – Андрей слегка сжимает моё колено, побуждая меня к ответу.

– Я просто пришла посмотреть на звёзды, Буратино, – я отбрасываю его руку, застёгиваю наконец кофту и встаю с подоконника, одёргивая юбку.

Андрей удивлённо смотрит на меня снизу вверх.

– Пока. Привет Элечке, – не удерживаюсь от злого сарказма я.

Андрея передёргивает. Он смотрит на меня так, словно видит впервые. В его глазах боль. И от этой боли нестерпимо больно мне…

Но у меня хватает сил дойти до двери, хотя волны его боли едва не сбивают меня с ног. Я держу спину ровно-ровно, как нас учили на занятиях бальными танцами. Ну да, я в своё время остро восприняла критику Эльки в адрес своей походки. Как она там говорила… походка заслуженной крестьянки. Скажет тоже. Поэтому походке я посвятила оочень много времени и сил. Результат есть, налицо.

Я чувствую на себе взгляд Андрея до самой двери. В тишине слышно лишь как звонко цокают каблуки моих сапог по бетонному полу. Я прикрываю дверь тихо-тихо и без сил прислоняюсь на минуту к холодной стене, выкрашенной в весёленький жёлтый цвет. Да, веселый сегодня денёк, ничего не скажешь, как говорится, даже в мелочах.

Правда, именинница, скукожившаяся на ступеньках чердачной лестницы жалким комком, так не считает. Светка поднимает на меня заплаканное опухшее лицо с разводами коричневой туши.

– Не сиди на лестнице, задницу застудишь, – говорю ей, проходя мимо.

– Да пошла ты… – ну вот и поговорили…

Мне сейчас странно вспоминать, как я завидовала этой Светке и как яро ненавидела её. Я больше ничего к ней не чувствую. Она просто ещё одна жертва. Жертва каменного сердца Андрея…

«Не ходи к нему на встречу, не ходи,

У него гранитный камушек в груди…» – песенка вертится и вертится по кругу в моей голове, пока я спускаюсь по пустой ночной лестнице нашей общаги.

Попутно отмечаю, что в гулкой тишине звуков других шагов нет. Ну и пусть. Мне всё равно, что они делают сейчас там. Я хочу побыстрее уйти от них подальше, хотя и понимаю, что тяжёлая железная дверь чердака погасила бы все звуки, даже стой я под этой дверью.