Горькие лимоны

Интеллектуальный уровень дискуссии явно оставлял желать лучшего, и я почувствовал себя не в своей тарелке. И еще у меня возникло опасение, что они в конце концов погнут ключ, и тогда уже никто из нас не сможет попасть в дом. Но это были, так сказать, вступительные аккорды, увертюра к основной музыкальной теме.

Женщина взяла ключ и подняла его вертикально вверх, так, словно собралась принести на нем клятву.

— Этот дом — хороший дом! — выкрикнула она.

И положила ключ на место. Сабри задумчиво подобрал его, дунул в дырочку, как в ствол кольта, навел его на женщину и сощурил глаз. Потом рассеянно уронил ключ обратно на стол и погрузился в какие-то свои, отвлеченные мысли.

— Ну а если предположить, что мы все-таки захотим купить этот дом, чего мы вообще-то делать не собираемся, — проговорил он, — сколько ты за него попросишь?

— Восемьсот фунтов.

Сабри разразился долгим театральным хохотом, утирая с глаз воображаемые слезы и повторяя — «восемьсот фунтов» — так, будто за всю жизнь ему не приходилось слышать более забавной шутки. Не прекращая смеяться, он повернулся ко мне, и я тоже начал смеяться жутким фальшивым смехом. Он хлопнул себя по коленке. Я завертелся на стуле, изображая острый приступ гастрита. Мы смеялись до тех пор, пока совершенно не выбились из сил. Потом снова стали серьезными. Сабри, я видел это совершенно явственно, был свеж, как маргаритка. Он мигом преобразился, сделавшись терпеливым, рассудительным и собранным, как шахматный игрок.

— Забирай ключ и уходи, — рявкнул он вдруг, сунул ей в руки ключ и тут же повернулся спиной, крутанувшись на стуле-вертушке; потом, столь же внезапно, завершил круговое движение и опять оказался с ней лицом к лицу. — Что такое? — удивленно спросил он. — Ты все еще здесь?

По правде говоря, женщине, даже при всем ее желании, вряд ли достало бы времени уйти. Но она была из тугодумов, хоть и упряма, как мул: тут уж сомневаться не приходилось.

— Ну и ладно — отчеканила она, подхватила ключ, сунула его к себе за лиф и развернулась. Надо сказать, со сцены она удалялась не слишком быстро.

— Не обращай внимания, — сказал Сабри и занялся бумагами.

Женщина в нерешительности остановилась за порогом конторы, к ней тут же подскочил муж и принялся о чем-то ее упрашивать, шепотом, заглядывая ей в глаза. Он взял ее за рукав и почти что волоком втащил обратно в контору, где сидели мы и демонстративно читали письма.

— А, это ты, — весьма удачно разыграв изумление, воскликнул Сабри.

— Она хочет еще поторговаться, — пояснил сапожник: голос у него был тихий, тон — примирительный.

— О чем тут еще говорить? Она меня за дурака держит.

Тут он резко развернулся в ее сторону и проревел:

— Двести фунтов, и ни пиастра сверху!

Настала ее очередь корчиться в пароксизме фальшивого смеха, вот только спектакль вышел у нее не такой удачный. Мешал муж, который тут же принялся дергать ее за рукав, пытаясь вернуть к серьезному разговору. Сабри своего шанса не упустил.

— Хоть ты ей объясни, — сказал он. — Ты же мужчина, ты в таких вещах понимаешь. А она — всего лишь женщина, откуда ей знать настоящие цены. Скажи ей, сколько стоит этот дом.

Сапожник, который, судя по всему, совсем растерялся, опять повернулся к жене и уже открыл было рот, но тут она одним движением выхватила из-за корсажа ключ и подняла его над головой, так, словно собиралась обрушить его на лысый череп мужа.

— Дурак! — прорычала она. — Ты что, не понимаешь, что они из тебя дурака делают? Уйди, я сама с ними разберусь.

Она еще раз замахнулась на него ключом, и он, совершенно раздавленный, на цыпочках выскользнул из конторы и присоединился к остальным ее родственникам в кафе напротив. Она же повернулась ко мне и умоляюще протянула руку, приговаривая по-гречески:

— Послушай, будет тебе, ведь ты же англичанин, разве подобает англичанину так жестоко торговаться с женщиной…

Но поскольку я до сей поры ничем не выдал, что знаю язык, мне не составило особого труда изобразить полное непонимание. Она со зловещей миной обернулась к Сабри, снова швырнула ключ на стол и выкрикнула:

— Шестьсот!

На что Сабри, почти в один голос с ней, проорал:

— Двести!

У меня заложило уши.

Они долго молча смотрели друг на друга, пыхтя, как боксеры в клинче, которые ждут рефери, чтобы тот их разнял. Сабри решил, что настал самый удобный момент молниеносно ударить ниже пояса.

— В любом случае, дом-то заложен, — прошипел он, и она поплыла в нокдауне. — За шестьдесят фунтов и три пиастра, — добавил он, как будто надавил перчаткой сильнее, чтобы у противника выступила кровь. Она схватилась за нижнюю часть живота, словно туда и впрямь пришелся удар. Сабри не терял ни секунды — Я дам тебе двести фунтов плюс сумму залога.

Она завопила в голос.

— Нет! Ни за что на свете! — и стукнула ключом.

— А я говорю, да! — Сабри ответил ей тем же.