Горькие лимоны

Мораис действительно произносил монолог — сердитым резким голосом. Общий смысл его речи сводился к следующему: „И вот если теперь дойдет до того, что эти свиньи начнут селиться в наших деревнях… Нам их и в качестве хозяев хватает выше головы…“ Я обратил внимание, что никакой моральной поддержки со стороны аудитории он не получал, хотя, казалось бы, большинство собравшихся должно было симпатизировать его взглядам. Выражение их лиц свидетельствовало о том, что подобного рода несдержанность воспринималась как дурной тон — поскольку посягала на железные законы гостеприимства.

— Спустись-ка ты вниз, — сказал Андреас Михаэлису, — и уйми его.

Но мне показалось, что сейчас самое время продемонстрировать мои собственные таланты. Я подолгу жил на самых что ни на есть заброшенных греческих островах и знал не понаслышке, как нужно вести себя при ссорах с местными жителями, — да и, в конце-то концов, Мораис вел себя точно так же, как вел бы себя на его месте шотландец или валлиец, столкнувшийся с непрошеным гостем, гнусным иностранцем. И, по большому счету, манеры киприотов, даже самые дурные, никак не могли сравниться с грубостью и тупостью, которые мне пришлось вытерпеть от шотландцев во время первого и последнего визита на северный огузок Британии. К тому же, мной овладел раж исследователя, и я решил узнать, действительно ли Мораис составляет исключение из правила, которое я когда-то сформулировал сам для себя, изучив греческий национальный характер; оно гласит: „Чтобы обезоружить грека, его достаточно обнять“.

И я сказал:

— Давайте я сам к нему выйду. Ведь все-таки он мой будущий сосед.

Они проводили меня тревожными взглядами; я спустился по лестнице в прихожую и вышел на улицу. Мораис стоял, держа в руке ивовый пастушеский посох, и выражение лица у него было агрессивно-взволнованное. У пояса висели фляга и нож. Он стоял, прислонившись к стенке старой цистерны для сбора воды. Я подошел к нему, обнял и сказал: „Сосед, я приехал сюда, чтобы жить с тобой рядом. Я знаю, что такое греческое гостеприимство. И хочу, чтобы ты знал: я всегда готов прийти на помощь соседу. А о тебе все люди в деревне отзывались как о честном человеке и прекрасном хозяине“.

Сколь неодолима ты, причинно-следственная логика! Вид у него был совершенно обескураженный и растерянный. Он начал было что-то бормотать, но я мигом нырнул обратно в дверной проем и оставил его на милость публики, которую, судя по всему, это маленькое представление порадовало и позабавило.

— Хорошо сказано! — выкрикнул какой-то старик, у которого было такое выражение лица, словно в воздухе вокруг него витают поцелуи, и он все пытается ухватить хотя бы один; сверху, с балкона, донеслось одобрительное ворчание Андреаса и Михаэлиса. Бедняга Мораис! Он предпринял еще две или три безуспешные попытки заговорить, но его слова потонули в гуле голосов зрителей, распекавших его на все лады голосов:

— Хватит! — кричали ему. — Разве можно так обращаться с соседом? Видишь, что ты натворил, невежа ты этакий? Теперь про нас про всех пойдет дурная слава.

Он зашагал прочь, вверх по улице, погрузившись в глубокие раздумья. Мои новые друзья приветствовали меня с балкона смешками и восклицаниями, как будто я только что совершил потрясающий дипломатический coup^[35] — впрочем, не исключено, что именно так оно и было. Во всяком случае, я проверил, каковы общественные настроения, и результаты моего опыта оказались весьма ценными, поскольку выяснилось, что несмотря на общую политическую тенденцию, я могу рассчитывать на симпатии местных жителей, основанные на обычной соседской солидарности. И действительно, какие бы мрачные дни ни ожидали меня впоследствии, я всегда мог положиться на преданность моих деревенских соседей.