Читаем Горькие лимоны полностью

И все же образ жизни Мари существенно отличался от моего, поскольку она была неизлечимым романтиком, да еще и завзятой путешественницей; ее дом должен был нести на себе отпечаток всех тех мест от Феса до Гоа, которые она любила и помнила; дверные ниши с лепными украшениями, арабские ставни, фонтан из Бунди, внутренний дворик, как в Кастилии… Список менялся что ни день, впрочем, одно в нем оставалось неизменным: он был слишком обширным. Однако сам ее энтузиазм был так трогателен и настолько согревал душу, что мне казалось, я совершу акт ничем не оправданной жестокости, если скажу ей, что кипрские рабочие просто не в состоянии воплотить настолько необычные строительные фантазии. "Чушь, да куда они денутся". Само собой разумеется, что этот романтизм был подкреплен изрядным состоянием; если бы Бекфорд[45] был жив, он, вне всякого сомнения, оказался бы одним из ее многочисленных друзей и корреспондентов — а может, и поучаствовал бы в наших первых неторопливых беседах на морском берегу или в дегустации коллекции домашних вин в прохладном полумраке погребка Клито.

Не что иное, как забота об осуществлении ее планов (поскольку привести в порядок старый дом это все-таки одно дело, а построить дом с нуля — совсем другое) заставила меня испытать настоящий прилив счастья, когда от-куда ни возьмись объявился вдруг Пирс Хаббард[46], облаченный в шитые золотой нитью джинсы местной работы, темную рубашку и сандалии. Я знал его заочно, у нас была масса общих друзей, но прежде мы никогда не встречались. Со свойственным ему восхитительным умением совершенно не считаться с чужими проблемами (то обстоятельство, что человек с внешностью эстрадной звезды наделен к тому же еще и прекрасной головой и тонким вкусом, казалось в высшей степени несправедливым) он накинулся на меня в тот самый момент, когда я отчаянно сражался с банковским отчетом и, ничего не желая принимать во внимание, настоял на том, чтобы я прямо сейчас ехал с ним в Лапитос знакомиться с Остином Харрисоном[47]. Он прекрасно знал Беллапаис и был близко знаком с Коллисом, с которым его объединяла общая страсть к розам, и я прекрасно помню, как в тот первый день нашего знакомства он взгромоздил на заднее сиденье машины целый лес рассаженных по горшкам колышущихся растений, посредине которого восседал я, чувствуя себя полным идиотом. Пока нас швыряло и мотало на каждом ухабе по дороге в Лапитос, он рассказал мне о своем тамошнем турецком доме, а также историю о том, как их с Харрисоном, за грехи их, угораздило поселиться в Лапитосе и купить себе по старому дому. Будучи архитекторами, оба находились в постоянных разъездах из конца в конец света, и Кипр в этой ситуации оказался удобной промежуточной базой, где всегда можно ненадолго остановиться, и по этой причине имело смысл устроить себе тут проектную студию; а еще это идеальное место для летнего отдыха, добавил он, хитровато покосившись в мою сторону, особенно если отправить куда-нибудь подальше все свое семейство, что он несколько раз и делал.

— А теперь, когда еще и вы сюда перебрались, — подвел он окончательный итог под сказанным, тем самым предлагая мне поделить по-братски здешнее вино и здешние пейзажи, — все вообще будет просто замечательно. Я, правда, не слишком часто здесь бываю, а вот Остин проводит в Лапитосе большую часть года. Я уверен, что вам он сразу понравится, и очень надеюсь, что и вы ему тоже. Он, конечно, настоящий отшельник — но разве можно его за это винить? Разве станет человек забираться в такую глушь, если он любит шумное общество и жить не может без клубных знакомств? Увидите его дом и придете в отчаяние — хотя, может быть, вам и удастся позаимствовать парочку идей. Кстати, я бы на вашем месте углубил фундамент: в дальней части балкона это нужно сделать еще футов на десять вглубь, просто на всякий случай. Вы же не хотите, чтобы в один прекрасный день во время проливного дождя все это сооружение превратилось в кучу жидкой грязи, сделать с которой хоть что-то будет потом уже невозможно — или, скажем, чтобы крыша взяла и сползла на бок в ту самую минуту, как вы с приятелями заберетесь на нее, чтобы посидеть и выпить узо?

— Ну, а дом-то, сам дом вам показался достаточно надежным? — нервически спросил я, хотя и поклялся, что ни под каким предлогом не стану выклянчивать у него бесплатную консультацию.

Пирс рассмеялся.

— Смотря что вы имеете в виду. Любого английского проектировщика, конечно, удар бы хватил прямо на месте. Но надежен этот дом ничуть не меньше, чем у меня самого или у Остина — хотя, конечно, не совсем так: мы здорово их перестроили, когда купили. А как долго вы собираетесь в нем прожить?

И я был доволен этим — пускай неявным — одобрением с его стороны и польщен тем, что он поддержал мой генеральный план.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее