Горькие плоды смерти

Необходимость в ней возникла еще до смерти Уилла. Чарли был волонтером со стажем и, когда у него не было пациентов, оказывал людям помощь в любое время дня. Он выгуливал собак из приюта в Баттерси, работал на «горячей линии» для потенциальных самоубийц – чертовски удачная шутка, думал он теперь, – читал в домах престарелых газеты и книги пенсионерам со слабым зрением, помогал группе малоимущих подростков обрабатывать садовый участок на южном берегу Темзы.

Увы, вскоре даже на это ему уже не хватало сил. Одно за другим он забросил свои добрые дела. Когда дверь квартиры открылась и его окликнул голос матери, Чарли как раз стирал с доски последний пункт в списке.

Затем Голдейкер услышал шаги Каролины – та вошла в гостиную. Она увидит, что он спит на диване. Знай Чарли, что мать нагрянет к нему, он спрятал бы постельное белье. Увы, ей не понять, почему он не может заставить себя спать в кровати, которую когда-то делил с Индией. И вообще, пока Индия не забрала из квартиры свои последние вещи, он не осмеливался прикасаться ни к одной из них, ибо все они были полны воспоминаний о ней.

Чарльз услышал, как мать вздохнула и, окликнув его снова, направилась в сторону спальни. Он не ответил. Квартира была такой крохотной, что она обнаружит его в два счета. Чарльз уже водил толстой резиновой губкой по слову «самаритяне», когда у него за спиной раздался ее голос:

– Почему ты не ответил мне, Чарли? Обернись и дай мне взглянуть на тебя. Пожалуйста.

Молодой человек выполнил ее просьбу. Каролина медленно выдохнула и покачала головой, как будто говоря: «Тсс, не говори ни слова!», и снова вышла.

Впрочем, она быстро вернулась обратно. В руке у нее было зеркало, которое она принесла из ванной. Женщина поставила его перед сыном.

– Взгляни, прошу тебя! – сказала она, поднеся зеркало к его лицу.

Он посмотрел на свое отражение, которое не желал видеть.

Впалые щеки, небритый подбородок. Глаза – голубые, как у отца и деда по материнской линии – были слипшимися и красными от недосыпа. Волосы растрепаны. Все, что не вместилось в зеркало – Голдейкер это знал, – было столь же непривлекательным. Он не помнил, когда в последний раз переодевался или даже принимал душ. Плечи его были безвольно опущены, а грудная клетка как будто впала. Когда-то он нарочно так горбился, причем много лет, чтобы скрыть свой истинный рост и пощадить чувства младшего брата.

Его взгляд скользнул с отражения в зеркале на лицо матери. Прочтя в ее глазах любовь и нежность, психолог попытался «отзеркалить» ей те же самые чувства. Он даже повернул зеркало так, чтобы она могла увидеть в нем и свое отражение.

– Как там говорится? «Врачу, исцелися сам…» – пробормотал он с тоской в голосе.

– Не надо, – оборвала его гостья. – Это не имеет отношения к Уиллу, и ты это знаешь.

Под словом «это» имелось в виду, что она – некогда стройная – после смерти его брата сильно располнела и теперь была вынуждена скрывать излишек веса под просторной одеждой и огромным количеством этнической бижутерии. Вот и сегодня Чарли заметил на ней одно украшение, некогда принадлежавшее Индии. Как-то раз вечером Каролина забрала его с полочки в ванной.

Позже Индия увидела на ней эту безделушку – да и Чарли тоже, – но никто из них не сказал по этому поводу ни слова. Боже, подумал он, что с ними не так, когда дело касается его матери?

– Тогда в чем причина? – спросил Голдейкер и отвернулся к доске.

– Кортизон, Чарли. Мое бедро. И ты прекрасно это знаешь.

– А! – отозвался он. – Впрочем, как знаешь. Если надуманные инъекции кортизона для твоего «бедра» помогают тебе справиться с утратой Уилла, то пожалуйста. На самом же деле истина не столь страшна. Ты просто пытаешься заглушить свое горе обжорством, мама.

– А что делаешь ты, Чарли?

Психотерапевт беспомощно усмехнулся и положил губку на полочку под доской.

– Понятия не имею.

Было слышно, как мать опустила зеркало на стол. Сын тотчас обернулся.

– Давай не будем, – сказала Каролина. – Нам обоим и без того тяжело.

Чарли кивнул.

– Значит, перемирие.

Мать подошла ближе и обняла его.

– Ты самый лучший, – шепнула она. – Ты мое второе «я», Чарли.

Это был их секрет.

– У нас с тобой одна душа на двоих, – бывало, говорила Каролина сыну. – Наверное, так обычно бывает у матери с первенцем.

Чарльз никогда с ней не спорил и ни разу не признался, что знает правду. Вот и теперь он ничего ей не сказал – зато моментально напрягся, снова услышав эту ложь. Мать, должно быть, это почувствовала.

– Давай поговорим, – сказала она, выпуская его из объятий. – Нам есть что сказать друг другу.

Каролина повела его за собой в гостиную. Здесь, прежде чем что-то сказать, она осторожно свернула одеяло и сдвинула простыни, поморщив нос от исходившего от них запаха. Простыни она тоже свернула комом, а затем сделала то же самое с наволочкой, которую сняла с подушки. Все это женщина отнесла в спальню, а когда вернулась, села на диван и жестом предложила сыну последовать ее примеру.