Может, когда-нибудь будет пора разобраться и с тем,
— Спасибо, что помогли подняться, — говорю охраннику, подхватываю пакет с печеньем и тороплюсь внутрь кофейни.
На ходу снимаю пальто, забрасываю на вешалки, даже не обратив внимания, повисло ли оно или соскользнуло на пол, обхожу бар, ныряю в служебные помещения, аккуратно открываю дверь подсобки. Помню, что сейчас это спальня Наташки, и сразу же замечаю комочек под одеялом на диване, а настольная лампа отвёрнута в противоположный угол и неплохо выполняет функцию ночника. Плотно закрываю за собой дверь и крадусь к шкафу, достаю из аптечки вату и перекись, со звонким стуком роняю на пол крышку от пузырька и беззвучно матерюсь одними губами, когда комочек на диване шевелится и из-под одеяла высовывается покрытая чёрными кудряшками голова Наташки.
— Я не сплю, — уведомляет она.
— А притворяешься неплохо, — хвалю я.
Она пожимает плечами, вылезает из-под одеяла полностью и садится по-турецки, внимательно наблюдая, как я обрабатываю коленку, потом хватаю из подставки на столе Надежды канцелярские ножницы, усаживаюсь на пол рядом с диваном и разрезаю края дырки на джинсах.
— Что ты делаешь? — интересуется Наташка.
— Превращаю трагедию в произведение искусства, — отвечаю, и она хмыкает.
А потом засовывает руку под одеяло, достаёт оттуда конфету, шуршит фантиком и закидывает сладость за щёку.
— А ты что делаешь? — теперь уже интересуюсь я.
— Ем Петин новогодний подарок, — просто признаётся Наташка и вытаскивает из-под одеяла расписную жестяную коробочку, наполненную конфетами и пустыми обёртками.
— С чего ты взяла, что это Петин?
Наташка на секунду закатывает глаза, будто взрослые — ну такие тупые. А потом поясняет:
— Мама дарит сладкие новогодние подарки только мне и Пете. Мой — дома, в третьем ящике маминого комода. Ночью они с папой положат его под ёлку, а завтра утром будут рассказывать мне сказки про Деда Мороза. Значит, этот — Петин. А ещё в нём конфеты с кокосовым ликёром, мне такие не кладут.
— Потрясающая дедукция, — одобрительно качаю головой я.
— Недавно открыла для себя вселенную Шерлока Холмса, — разводит руками Наташка.
— А можно мне тогда конфеты с кокосовым ликёром? Тебе же надо избавиться от улик, верно?
Подумав с секунду, Наташка кивает и выкладывает на краешке дивана шеренгу из четырёх конфет в белой глянцевой обёртке. Разворачиваю одну и отправляю в рот. Наташка аналогично поступает с шоколадным батончиком, а потом всем телом заваливается на подушку, закидывает ноги на спинку дивана, ставит жестянку на живот и важно говорит:
— Ася, я хочу обсудить с тобой кое-что.
— Ну давай, — улыбаюсь я, безжалостно разрезая и вторую штанину на коленке — для симметрии. Для вида, что так и было задумано, да.
— Помнишь, я назвала Тома Сойера подлецом, потому что он бросил свою невесту Эми Лоуренс, когда встретил Бекки Тэтчер? Я передумала. Он не подлец. Просто так бывает. Люди расстаются. Влюбляются в других людей.
Ножницы замирают в руке, и я смотрю на Наташку, медленно закручивающуюся крендельком на подушке.
— Да, — подтверждаю. — Так бывает.
Мы молчим какое-то время, а потом съедаем ещё по одной конфете, и я разделываюсь с разрезом.
— Но Бекки всё равно дура, — сообщает Наташка. — Том предложил ей дружить, а она — ах, у тебя уже была подружка, как ты мог?! И началось: хочу — не хочу, уходи — вернись, напакостю, поною, порыдаю! Истеричка какая-то!
Что-то это мне напоминает. Нет, я не пакостила и не рыдала, но вот метания «хочу — не хочу» очень знакомы. И чести совсем не делают. Почему только десятилетней девчонке это очевидно, а я два месяца ломалась? Дура.
— Считаешь, у них с Томом ничего не получится? — спрашиваю так осторожно, будто от ответа зависит моя судьба.
— Я ещё не дочитала, — признаётся Наташка. — Но надеюсь, Бекки возьмёт себя в руки и согласится уже помириться с Томом. Он же старается.
Он правда старался. Чинил заевшую молнию на пуховике, дарил кактус, приносил чай, угощал ирисками, защищал от ярости бывшего бойфренда, помогал разобраться с письмами из налоговой, согревал теплом своей толстовки. Не задавал вопросов, когда я не хотела отвечать. Задал лишь один, самый важный, а я за два месяца так и не могла взять себя в руки.
Дура. Дура. Дура.
Поднимаюсь на ноги и придирчиво осматриваю свежие дырки на коленках.
— Модненько, — выносит вердикт Наташка.
Подмигиваю ей и тут же силюсь придать голосу безапелляционный материнский тон:
— А теперь ложись спать, мисс Холмс!
— Но как?! — восклицает та. — Ты разве не слышишь?
Слышу, прекрасно слышу, что, несмотря на пару стен и дверей, в подсобку всё равно прорывается бит дискотеки из кофейни.
— А ещё мне холодно, — капризно добавляет Наташка.
— Сейчас всё будет, — обещаю я.