Горькие травы

— Я понимаю, — ответил председатель. — А старики с ребятишками? Попробуй втолкуй им. А я понимаю, вот понятие, — он хлопнул себя по пустому рукаву. — Только к чему разговор? Хлеба он не прибавит. Говори не говори… — Лобов посмотрел на свою ладонь, пошевелил кургузыми, толстыми пальцами.

У председателя мужицкая логика, железная, против нее трудно возражать.

— Нужно верить, работать, — сказала Борисова, помолчав.

— Работаем. Как еще работать?

— Мне придется, Степан Иванович, доложить в райком о настроениях у вас. Далеко зайти можно. Всем трудно, нужно перетерпеть, потрудиться.

Она неожиданно замолчала, повернулась в сторону и остановилась. Она следила за высоким человеком с неподвижными глазами. Он шел мимо, почти бесшумно ступая, передвигая ноги замедленно и осторожно. Он прошел мимо Борисовой и Степана Лобова, словно их совсем не было. Борисова глядела в медленно удаляющуюся прямую спину. Все выскочило у нее из головы. Ее охватила слабость, захотелось присесть. Она с трудом удержалась, чтобы не побежать за странным человеком и еще раз не заглянуть в его неподвижное лицо.

— Кто это? — спросила она председателя.

— Из Германии вернулся. Племянник моего соседа. Вначале ничего, а потом совсем, вон видите… Ходит целыми днями. Дойдет до конца деревни — назад. Руки-ноги целые, в полном порядке, а голова… — Степан повертел пальцем у лба. — Соображать соображает, разговаривает, на вопросы отвечает, а памяти нет. Ничего не помнит. Новое все сразу забывает. Отшибло, как срезало.

Борисова не отличалась трусливостью, многое видела в оккупации, но сейчас, все убыстряя шаги и оставив далеко позади на дороге недоумевающего Лобова, она больше всего боялась расцепить зубы, чтобы не закричать от внезапного ужаса. Ей показалось, что она узнала его — прошедшего мимо человека. Она медленно и неуверенно подняла руку, почувствовала неровный стук сердца. «Не может быть… Просто жара… Откуда?» Близился вечер, в безоблачном небе низкое, все еще слепящее солнце. Начинал дуть суховей. Весь последний месяц он поднимался к вечеру, полз полями, заглядывал в каждую щель, выдувал из раскаленной за день земли последнюю влагу. Земля трескалась все глубже, в щели можно было до самого плеча просунуть руку.